Жизнь и любовь (сборник). Вячеслав Лумельский

муку разных сортов. Не прошло и двух лет, как потянулись к мельнице из разных деревень подводы с зерном. Мололи из расчёта мешок зерна за два мешка муки, такой расчёт всех устраивал. Мельник со своими сотоварищами быстро, богатели, и молва о них разнеслась, по всей Бурятии. Которые помоложе, быстро обзавелись женами, да ребятнёй. Жили своими семьями, каждый своим двором, добротно, зажиточно. Только Казимир в бобылях ходил. Свою жену схоронил, когда жил еще в Питербурге. Там остались его сын с дочерью, жили они с его сестрой и его старушкой матерью. Сам то, мужик он был видный, в плечах сажень, росту высокого ручищи, что лопаты, в работе равных себе не знал. В руках у него всё кипело, за какое дело не возьмётся, всё получается, ладно. Грамоте и математике был хорошо обучен. Сподвижники его настрогали детворы, так он их обучал всему, что сам знал. Трудился каждый пацан, с малолетства. Росла молодёжь, крепкой и здоровой.

      Про хозяина мельницы ходили слухи, будто водится он с лешим, который, живёт у него дома, по тому де к себе ни кого не допускает. А ещё якшается он с русалкой, которую, якобы видели в полнолуние на плотине, куда она приплывала на свидание к Казимиру. Заводь перед плотиной образовалась большая и глубокая, более пяти сажен, вглубь, по берегам заросла рогозом. К воде ни кто и не ходил, а если надо было, то спускались ниже плотины, и то пользовали её с опаской. Про русалку толки ходили не на пустом месте. Как то в летнюю пору ночью при полной луне молодой мужик с девчиной сидели на мостке что устроен через плотину обнимались да миловались как глядь из-за плакучей ивы плывёт кто-то, голова от луны серебрится волосы по воде длиннющие и ни единым звуком себя не выдаёт, охнула девица вскочила и опрометью с плотины, за ней не отстал и ухажер. Прибежали к своим, глаза большие, запыхались руками показывают на заводь и испуганно бормочут: «Она там, там русалка плавает, хотела нас к себе, и давай усердно креститься». Нашёлся мужичёк любитель пошутить: «Ента, люди добрыя от любовного запала у их в глазах то, дорожка, от луны то, за русалку примерещилась». Как бы то ни было, но опаска у людей с тех пор не проходила. А уж когда пацаны, которые возвращались из тайги, куда ходили за серой, собирали с коры лиственниц старую отвердевшую смолу и жевали её Прибежали в деревню и рассказали, как любопытство их, чуть жизни им не стоило, то уж тут, то и вовсе по деревням пошли слухи да догадки о чём-то не чистом на мельнице. А пацаны, это два брата, из Онохоя сыновья Двоеглазова Валентина Егоровича, из тайги вышли к мельнице, день уже к вечеру склонялся, который постарше Витяй, младшенькому Вовке, говорит:

      – Давай ка к Казимирычу зайдём, спросим про русалку, может врут всё.

      Вовка согласился:

      – Только сначала в оконце заглянем, а ужо тодысь подём к ему.

      Так ребятишки и сделали, осторожно чтоб не шуметь, подобрались к окну и заглянули, а в хате супротив окна стоит девица с распущенными до колен волосами, как лён белёсыми, совсем нагая и руки сжала у груди, Козимирыч перед ней на коленях, и с ружьём в руках. Вовка прошептал: «Русалка».