Холодное время. Фред Варгас

помнит, – объяснил Адамберг.

      – Совсем как Виктор, – сказал Амадей, поменяв ногу и разминая пальцы на другой ступне. – У него сумасшедшая память. Поэтому отец и взял его на работу. Ему, например, даже не надо вести записи, чтобы составить потом отчет о собрании. Притом что в химии он ничего не смыслит.

      – Значит, – мягко продолжал Адамберг, – мадам Готье представила вам иную версию гибели вашей матери?

      Амадей отвлекся от ноги и положил руки на стол. Он то и дело выворачивал кончики пальцев, подвижных, как паучьи лапки, обладая редким умением гнуть и выкручивать третью фалангу. Его пальцы корчились на столе в судорожном гипнотическом танце.

      – Она пишет, что всегда была эгоисткой, и так оно и есть. Ей было плевать и на меня, и на то, как я отреагирую на ее мерзкие откровения. Ей хотелось отправиться на тот свет в белом платье с крылышками, и точка. Только она все равно не отмоется, потому что отец погиб из-за нее. И из-за меня тоже. Во всем виновата эта мерзопакостная баба.

      Селеста вышла и вернулась, поставив возле своего мальчика коробку с бумажными платками. Он высморкался и положил смятый комок на стол.

      – Спасибо, няня, – сказал он уже нежнее.

      – Вы не возражаете, если мы запишем ваш рассказ? – спросил Бурлен.

      Амадей сделал вид, что не расслышал, а может быть, просто потерял интерес к происходящему. Бурлен включил диктофон.

      – Так что вам сказала мерзопакостная баба? – спросил Адамберг.

      – Что мою мать убили на том острове! И что все держали язык за зубами!

      – Кто убил?

      – Она не назвала его имени. Под тем предлогом, что это ради моей же безопасности. Как же! Типа он страшно опасный, безжалостный злодей. Мерзкий ублюдок. Сначала он замочил другого человека из их группы, какого-то легионера, потому что тот отказался ему подчиниться. Он вынул нож и прикончил легионера одним ударом. Все были в ужасе, а убийца спокойно оттащил труп и скинул его в воду, между дрейфующими льдинами.

      Амадей высморкался. Он дошел в своем рассказе до самого главного, смерти матери, и запнулся.

      – Ну же, – выдохнул Адамберг.

      – Дня через три-четыре, не помню точно, когда они совсем ослабели от голода и холода, а туман и не думал рассеиваться, тот ублюдок сказал, что он не прочь бы потрахаться, прежде чем откинуть копыта. Его слова были встречены гробовым молчанием, потому что после смерти легионера все дико его боялись. Он стал начальником и держал их в страхе. Врач – среди них был врач, которого все называли док, – все же возразил ему: “У вас на это даже сил не хватит, похвастаться будет нечем”, – или что-то в этом роде. Его слова привели убийцу в ярость, и он сказал отцу: “Ты тоже считаешь, что я не смогу трахнуть твою телку?” Отец встал, пошатываясь, но его удержали, чтобы избежать драки.

      Амадей вытащил еще один платок.

      – Соболезнуем вам, – сказал Бурлен.

      – Ночью их разбудил крик моей матери. Он лежал на ней и уже засунул руки под… короче, уже засунул руки. У матери хватило сил отпихнуть его, и он упал задом прямо в костер. Ну, это как раз меня не удивляет, –