Через время, через океан. Анна и Сергей Литвиновы

стали. Только и поинтересовались:

      – Кто-нибудь видел, как она умирала?

      – Нет, – покачал головой Егор Егорович. – Она в кухню ушла, чайник поставить. А мы сидели в гостиной и только через полчаса забеспокоились, и я пошел посмотреть, чего она там копается... Ну, и нашел ее...

      – И никто из вас, – милиционер даже не спрашивал – констатировал, – из комнаты не выходил.

      Домоправитель выдержал многозначительную паузу и с видимой неохотой подтвердил:

      – Нет, никто.

      А Крестовская, неестественно спокойная, с окаменевшим лицом, выдохнула:

      – Отмучилась моя Люсенька... Ну, скоро и я за ней.

      – О чем вы говорите, Лидия Михайловна! – встряла Магда Францевна. – Вам еще жить да жить!..

      Балерина же обвела всех присутствующих грустным взглядом и задумчиво, словно про себя, произнесла:

      – А ведь это был последний день рождения в моей жизни... Жаль, что он закончился столь печально...

      И такое в ее голосе звучало горе, тщательно сдерживаемое, но от этого не менее тяжкое, что у Нади защипало в носу. Что за несправедливая штука жизнь! Ведь каких-то несколько часов назад Люся еще хлопотала на кухне, встречала гостей, сияя глазами, обещала Наде сюрприз. А теперь ее тело, с головой укрытое простыней, навсегда выносят из квартиры, где она прожила почти всю свою жизнь...

      И сколько Надя ни уговаривала себя – что и Люся, и балерина Крестовская, и Егор Егорович ей вообще никто, просто случайные знакомые, и надо вычеркнуть их из своей жизни, – а все равно на душе было тяжко. И, когда она вернулась наконец домой, успокоиться и заснуть никак не получалось...

      А когда ближе к семи утра Надя начала задремывать, ее разбудил телефонный звонок. Девушка, еще в полусне, дотянулась до трубки, пробормотала:

      – Алле?

      И услышала хмурый голос:

      – Надежда? Это Егор Егорович. Вам нужно срочно к нам приехать.

      – Что-что?

      – Приезжайте, пожалуйста, прямо сейчас.

      Надя рывком села на постели. Взглянула на часы: семь пятнадцать. Она проспала от силы полчаса.

      – А что случилось? – пробормотала Надя.

      – Лидии Михайловне очень плохо.

      «Да я-то здесь при чем?!» – едва не выкрикнула Митрофанова.

      А Егор Егорович продолжал:

      – Сегодня ночью она совсем расхворалась. Приезжала «Скорая», хотели ее в больницу забрать. Но Лидочка, естественно, отказалась. И теперь просит вас.

      – Зачем? – буркнула Надя.

      Получилось не очень-то вежливо, но она ведь решила еще вчера: больше никаких контактов со злополучным звездным семейством. Помогать им – себе дороже.

      Домоправитель спокойно произнес:

      – Говорит, что вчера не успела вам показать какие-то свои пуанты военных лет...

      – Вы что, издеваетесь?

      – Надя, – вздохнул Егор Егорович. И неожиданно перешел на «ты»: – Можешь, конечно, меня просто послать – и будешь в своем праве. Но пойми и меня. Я всю ночь на ногах. То «Скорая», то истерики... Врачи мне, кстати, лекарство оставили для Лидии Михайловны