Необычайные похождения Севы Котлова. Анатолий Алексин

что в ту самую минуту меня осенила одна очень важная идея. Просто потрясающая! Вот с этого всё и началось…

      Мне – шестнадцать лет!

      На последнём уроке все рисовали цветочные лепестки, тычинки и пестики. И Витик-Нытик тоже рисовал, деловито посасывая кончик чернильного карандаша. Губы у него сделались синие, словно он целый день в реке сидел. Я толкнул Витьку в бок – и один пестик сразу стал длиннее других.

      – Ну-у, во-от ещё!.. – заныл Витька. – Всё испо-ортил!..

      Зарывшись в учебник и будто разглядывая рисунки, я прошептал:

      – Вопрос есть. Очень важный! Как ты думаешь, наш Димка фотографируется в очках или без очков? А?

      Витька жалобно вздохнул:

      – Издеваешься, да?

      Это была Витькина болезнь: ему всегда казалось, что кто-то над ним насмехается, что кто-то его обижает или одурачивает.

      – Бородкин, тебя удивляет структура цветка? – спросила ботаничка. – У тебя есть вопрос?

      – Да не-ет… – протянул Нытик. И снова взялся за рисование.

      «В очках или без очков? В очках или без очков?» – всё время думал я и, сам того не замечая, строил из лепестков и тычинок короткие фразы: «Под чужим именем… Под чужим именем…»

      Домой мы с Витькой бежали, задевая прохожих и бормоча извинения, которые, кроме нас самих, никто, конечно, не слышал. Витька еле поспевал за мной, но и задыхаясь от бега, он умудрялся всё же потихоньку скулить:

      – Ну скажи-и, в чём дело? Ну скажи-и… Сам знаешь, а мне не говори-ишь…

      Я отмахивался от него:

      – Вот дома всё проверю, тогда и скажу. Подожди у парадного… Я мигом!

      Мама считала меня растяпой номер один. Но были ещё растяпы номер два и номер три – Дима и папа. Им было категорически запрещено таскать с собой документы: «Обязательно потеряете! Или в троллейбусе вытащат».

      – А если я вдруг нарушу правила уличного движения, – восклицал папа, – и у меня потребуют паспорт?

      – Не делай этого! – преспокойно отвечала мама. – Человек без паспорта не должен нарушать никаких правил.

      И дома паспорта лежали не где-нибудь в открытом ящике, а прятались в книжном шкафу: папин – в третьем томе Мамина-Сибиряка, а Димин – в восьмом томе Малой советской энциклопедии.

      Я стал нетерпеливо листать страницы: перед глазами замелькали портреты, диковинные машины, скелеты рыб и древних животных. Но паспорта не было… В спешке я и не заметил, как тонкая тёмно-зелёная книжечка выскользнула из тяжёлого синего тома. Паспорт валялся на полу, у моих ног, – тот самый паспорт, который мама всегда брала только двумя пальцами, как драгоценность.

      Я поднял паспорт, раскрыл его – ну ясно, я так и знал! Дима нарочно сфотографировался в очках, чтобы испортить всё дело. Вставил свои глаза в противные чёрные рамочки и ещё ехидно улыбался сквозь них: вот, мол, ничего у тебя не выйдет!

      На самом деле Дима вовсе не улыбался, а очень даже напряжённо смотрел куда-то вдаль. Но это я после разглядел.

      Я подошёл к зеркалу, взглянул на Димину фотографию, а потом на себя, ещё