Жертва вечерняя. Игорь Винниченко

благодарно улыбнулся и кивнул.

      – Да, я работал у юстов в научном центре.

      – Насколько я помню, – сказал капитан. – У вас есть какие-то гипотезы по инпатам?

      – Это было давно, – сказал Бернарди. – Мои гипотезы не подтвердились, хотя и опровергнуть их не смогли.

      – Пожалуйста, – обратился один из купцов к Ченю, – что-нибудь освежающее, непременно шипучее, но не сладкое.

      – А мне можно сладкое, – сказал другой.

      – Вы познакомились с диагнозом? – спросил капитан у Бернарди.

      – Не успел. Я пытался связаться с доктором, но он не отвечает.

      – Ваша консультация была бы кстати, – сказал капитан. – К тому же вы могли бы рассказать пассажирам об особенностях инпатов. Ведь тут столько всего наворочено.

      – Конечно, я готов, – сказал Бернарди, и обратился к коку, – мне, пожалуйста, минеральной воды.

      Капитан выпил еще порцию крепкой смеси, махнул рукой коку и отправился на мостик. Навстречу ему в ресторан шумно ввалилась компания музыкантов в полном составе.

      – Чень! – закричал от двери Эдвин Хин, – ты живой? Так знай, мы пришли это отметить!

      3

      К вечеру ресторан был полон, но не еда была там главным занятием. Шел спор, жаркий и напряженный спор, расколовший зал почти надвое. Все началось с того, что лысый музыкант из команды Хина, отзывавшийся на кличку Бим-Бом, устал и заявил для всех:

      – Господа! Я прошу всех вас отбросить иллюзии. Никто не станет нас спасать, никто не станет нами заниматься. Звездная чума, это печать смерти, вот что. И пусть ни один прибор не докажет, что мы с вами заражены, печать уже поставлена, и где-то наверху против наших фамилий уже поставлен крест. Потому, кончайте нудить и давайте достойно встретим наш общий конец.

      Два-три его приятеля закричали «Ура!», сам Эдвин Хин наморщился, а пассажиры возмущенно загомонили.

      – Приятель, – заявил штурман Том Онго. – Вы можете выделывать эти свои штучки в своем кругу, чтобы возбудить своих подружек, но в космосе это называется «устраивать панику». Меры ответной реакции ничем не ограничены.

      – О какой панике речь? – вступился за приятеля длинноволосый музыкант, прозывавшийся Дюком. – Паника, это когда кричат: «Спасайся, кто может!» и давят женщин и детей. Бим-Бом говорит о другом, давайте будем достойны той ситуации, в которой мы все оказались.

      – Да хватит уже! – вскочил нервный супруг-турист. – Самовыражайтесь на сцене, клоуны! Там это имеет спрос.

      Его молодая супруга дернула его за рукав, и он осекся.

      – Вот именно, – поддержал его один из купцов. – Чего вы, ребята, на нас растрачиваетесь? Мы в эти игры уже давно не играем.

      – Да вы меня не поняли! – дрожащим от обиды голосом заговорил Бим-Бом. – Я не то хотел сказать. По-моему, пир во время чумы это и есть победа над смертью, торжество жизни, если хотите…

      – Никто не собирается умирать, дружище, – сказал тогда вполне дружелюбно Фред Дениер. – Если нам позволено общаться друг с другом, значит наше