Расхристанные рассказы. Яков Михайлович Сычиков

помнишь?!

      – Конечно, помню, после КВД разве забудешь!

      – Одних панков цивилизация социализировала, других переварила в себе и выплюнула на помойку – бродят бомжуют, обокраденные модой. Любой додик теперь с ирокезом на улицу может выйти. А наколки?! Даже домохозяйки и те все забитые! Да и бабы дают уже не из-за «свободной любви», а потому что бл**и!

      – Кстати, как там твоя девочка, на который ты собирался жениться?

      – На днях выскоблили и увезли к бабушке.

      – Легко отделался, брат.

      – Да, пусть отдохнёт.

      – Что думаешь теперь?

      – Думаю также подрабатывать, пописывать, ненавидеть и презирать весь мир, как тебе? – слова Башмакова от обиды и водки во рту разбухали и выползали захлебнувшимися в слюнях.

      Сябитов покосился на Башмакова и с аппетитом отхлебнул ещё водки, снова уставившись в надгробие.

      – Занятно. Но ненадолго это всё. Надо осесть, бросить якорь…

      – Знаю я эти размытые соплями мечты и дороги к беззаветной жизни: обзавестись семьёй, сидеть на шее! Ты же видишь, что бабы тоже не спасают?

      – Да что с баб спрашивать, Воробей просто мудак полный! Ничего другого придумать не мог.

      – Когда кто-то кончает с собой, всегда выглядит полным мудаком в глазах окружающих. Ведь столько возможностей, но попробуй ты, живущий, всё бросить и заняться своими желаниями и возможностями? Почему-то всегда бывает легче повеситься…

      – Есть одно средство: нужно наделить себя сверхъестественными способностями. Делаешь себя великим прорицателем, и рука на себя уже не поднимется.

      – Этот способ не для трезвых людей.

      – А нас и не назовёшь трезвыми.

      Закрапал дождик, зашлёпал по листве. Водка загорчила на стылых зубах. Башмаков мелко плакал.

      – Да, жалко Воробья…

      – Не особо… Просто вспомнилось одно утро из детства, когда гонял я на велике по пустым улицам под дождём. Промокший насквозь – на советском велике с дребезжащим крылом. В одних кедах и шортах, облепивших мне ноги. Как же я был тогда, сука, счастлив…

      Когда они возвращались с кладбища, все погрузилось в тёмную муть обманчивой воды вечера. Вдалеке, над бездорожьем и сторожевой будкой маячила в мерцающей пыли дождя полоска фонарного света. Как прибитая змея на кресте.

      Как Сергей Петрович возвратился домой

      Снова домашний вечер окутал своим благодарным теплом, электрическим светом и надел на распухшие ноги мягкие тапочки. Некий Сергей Петрович Подбородкин добросовестно отработал смену и готовил теперь на кухне себе ужин. Супруга его лежала в комнате на диване и смотрела передачу, и он видел с кухни только её жирные от крема, пухлые ноги. Он привык готовить себе сам (при живой жене) и даже хвастался навыками на работе.

      «Сегодня мы поговорим о взаимоотношении полов, – слышалось из комнаты, – кто в доме хозяин и как сохранить мир в вашем доме».

      – Идиоты, –