Элегiя на закате дня. Олег Красин

я смотрел за господами, подбежал некий проховост и шибанул меня по физиономии. Ну, я упал, а когда поднялся, того и след простыл. Но, честно говоря, я и его узнал тоже. Это человек Тютчева.

      – Такой высокий и нескладный, чех, кажется?

      – Да, ваше превосходительство! Его сам господин Тютчев Щукой кличет.

      – Щукой? Что за странности у Фёдора Ивановича! Ладно, ступайте, голубчик. И знаете что, спасибо за службу!

      Леонтьева обернулась к одному из камердинеров, взяла из его рук заветную коробочку, где хранила деньги на разные нужды, порылась и извлекала оттуда два рубля серебром, а потом передала их с царственным видом Гаттенбергу.

      Эконом, державший в своих руках деньги и покрупнее, впрочем, неудовольствия не выказал. Он вежливо улыбнулся, отчего пришлось напрягать болезненную щеку, поклонился и вышел. Его сутулая фигура показалась Леонтьевой жалкой, вызывающей чувство гадливого отвращения, словно рукой пришлось коснуться чего-то скользкого и мерзкого. Например, холодной лягушки.

      И с такими людьми приходилось иметь дело!

      Прямая как палка, Мария Павловна встала, прошлась к окну, оставив позади камердинеров, терпеливо ожидавших, когда мадам соизволит их отпустить. Они казались двумя молчаливыми Атлантами с алебастровыми, неживыми лицами, подпирающими лепной потолок, готовый обрушиться на голову бедной директрисы.

      Да, новость была, положительно, не из приятных.

      Она постояла у окна, глядя на бесприютную улицу, мерзкую, слякотную после подтаявшего снега, так некстати выпавшего накануне. Молочное солнце едва проглядывало сквозь серые тучи, делая погоду унылой и безрадостной. Редкие прохожие ускоряли шаг, подгоняемые злым ветром.

      Леонтьева заметила на другой стороне улицы в полосатой будке, скрючившуюся от холода фигуру полицейского. Это она попросила полицмейстера выставить сюда пост, дабы не допускать непотребного поведения в отношении институток некоторых подгулявших молодчиков из числа военных. И надо сказать, что порядок после этого стал намного лучше. Намного!

      Она довольно поджала губы. Между тем мысли её перенеслись к Тютчеву.

      Вот так связь! Камергер Тютчев и Лёля Денисьева. Нет, не зря у неё было предчувствие, что дело не чисто. Не зря она подозревала в интрижке эту пару! Ах, Лёля, Лёля! Такая воспитанная девушка, как же можно!

      «С этой историей нужно кончать как можно быстрее. Нельзя чтобы она получила широкую огласку», – с тревогой размышляла Леонтьева, поднаторевшая в дворцовых интригах. В её институте не могло произойти ничего скандального или предосудительного, ведь она давно вращалась в круговерти светской жизни и знала каких усилий стоит заслужить доверие августейших особ.

      Заслужить доверие сложно, но растерять легко.

      Последствия

      В Петербурге два месяца подряд, начиная с января, шли масленичные балы и маскарады, всё торопилось до великого поста вдоволь развлечься и наплясаться. Не были