Государство и политика. Платон

отборных и мяс, из чаши вино почерпая,

      Носит его виночерпий и им наполняет стаканы[150]:

      говорить это годится ли, думаешь, для побуждения юноши к воздержанию? Или следующее:

      В голоде смерть я жребий найти есть жалкое дело[151].

      А прилично ли рассказывать, что Зевс, в минуты сна, успокоившего прочих богов и человеков, один бодрствовал и, воспламененный пожеланием любви, легко забыл о всем, что прежде хотел рассказывать; будто он был так поражен взглядом Иры, что даже не согласился идти в свою опочивальню, но решился удовлетворить себе тут же, на земле, и сказал, что подобной страсти не чувствовал

      И при первом любовном свидании с нею?[152]

      Да не следует говорить и о том, как Ифест, по такой же причине, оковал Арея и Афродиту[153].

      – Конечно, клянусь Зевсом, – сказал он, – это, по моему мнению, не годится.

      – Напротив, надобно видеть и слышать то, – продолжал я, – что люди, достойные похвалы, рассказывают и делают по отношению к умеренности во всем, например:

      Он в грудь ударил себя и с словом к душе обратился:

      Ну же, мужайся, душа, тебе ведь не новость – обиды![154]

      – Без сомнения, – сказал он.

      – Конечно, не должно позволять и того, чтобы наши люди были взяточниками[155].

      – Никак.

      – Стало быть, не надобно петь им, что

      Дары преклоняют богов, преклоняют царей величайших[156].

      Не надобно также хвалить и Ахиллесова дядьку феникса, будто бы он справедливо советовал своему питомцу помогать ахейцам, если они принесут ему подарки, а без подарков не оставлять гнева[157]. Да мы и не допустим, и не согласимся, будто Ахиллес был столь корыстолюбив, что мог взять подарки[158] от Агамемнона или опять – выдать мертвое тело не иначе, как за выкуп[159].

      – Хвалить такие поступки, конечно, несправедливо, – примолвил он.

      – Уважая Омира, мне не хотелось бы сказать, – продолжал я, – что подобные-то вещи взносить на Ахиллеса и верить рассказам других о том же самом, – даже неблагочестиво. Да вот и опять, – будто бы он говорит Аполлону:

      Ты повредил мне, зловреднейший между богами:

      О! я отмстил бы тебе, лишь только бы силы достало[160];

      или будто бы он не покорился реке[161] – божеству, и готов был с нею сражаться, даже будто бы другой реке – Сперхиасу, которой посвящены были его волосы, он сказал:

      Лучше б их я велел отнести к Патроклу герою,

      тогда уже умершему: никак нельзя верить, чтобы он сделал это. Равным образом и того рассказа мы не признаем справедливым, что он волочил Гектора[162] около Патрокловой могилы, убивал пленных[163] и бросал их на костер; мы не позволим убеждать наших юношей, что он, сын богини и Пелея, человека рассудительнейшего и третьего[164] по Зевсе, воспитанник мудрейшего Хирона, был до того предан беспорядочным движениям, что питал в себе две взаимно противоположные болезни: скупость

150

Hom. Odyss. IX, 8.

151

Hom. Odyss. XI, 342.

152

Здесь указывается Ноm. Iliad. XIV, 291.

153

Ноm. Odyss. VIII, 266.

154

Ноm. Odyss. XX, 17.

155

Взяточниками – δωροδόκοι, этим словом означаются не те только, которые берут взятки, но и те, которые дают их. Tim. Gloss. р. 68.

156

Свида (Т. I, р. 623), хваля этот стих, прибавляет: οἱ μὲν Ἡσιόδειον οἴονται τὸν στίχον. На смысл этого стиха метит и Еврипид Med. V, 934: πείθειν δῶρα καὶ θεοὺς ςόγους. Ovid. de art. am. III, v. 653. Munera, crede mihi, capiunt hominesque deosque: placatur donis Jupiler ipse datis.

157

Hom. Iliad. IX, 435 sqq.

158

Hom. Iliad. XIX, 278 sqq.

159

Ноm. Iliad. XXIV, 175 sqq.

160

Ноm. Iliad. XXII, 15 sqq.

161

Реке, разумеется Ксанфу. Ноm. Iliad. XXIII, 151.

162

Ноm. Iliad, XXII, 394 sqq.

163

Ноm. Iliad. XXIII, 175 sqq.

164

Третьего по Зевсе. Пелей был сын Эака, следовательно внук Зевса. Ноm. Iliad. XXI, 188.