Патриот. Андрей Рубанов

Она показала пальцем. – Сергей Сергеевич. Остальное – графика. Обработано на компьютере. Ты же поверил?

      – Графика, – сказал Знаев, отмахнувшись от вопроса. – Ага. Понял. Сергей Сергеевич. Графика. Но зачем?

      – Для юмора. Ты же напрягся, Сергей! Побледнел даже. Ты поверил!

      – Для юмора? – переспросил Знаев.

      – Да.

      – То есть мне должно быть весело?

      – Я так хотела.

      – Хорошо, – сказал Знаев, подавляя гнев. – Считаем, шутка удалась. Меня не снимают скрытой камерой, надеюсь?

      Она смотрела, как он злится, а сама в его злобе никак не участвовала, защищённая чем-то – может, материнством, подумал он; может, не врёт?

      – Ты совсем меня не помнишь? – спросила она.

      – Нет.

      Вдруг всё показалось ему пошлым: распахнутые окна, отражающие уличное мельтешение, и солнечные блики на полированных столах, и бармен, осведомляющийся у вялого клиента, какой именно сахар добавить в кофе, тростниковый или жидкий? Всё было примитивно-водевильным, «у тебя есть сын, ты разве не рад, гляди, как похож».

      Вялый клиент оглянулся на него коротко; это был обязательный посетитель любого московского кабака, так называемый «печальный коммерсант», уединённо прикидывающий дебет и кредит над чашкой кофе: брови сдвинуты, взгляд вперён в телефонный экранчик; скоро я сам стану таким парнем, подумал Знаев.

      Глотнул воды – и лицо вдруг обожгло сильной болью, словно током поразило. Едва удержался от крика.

      Вероника заметила, посмотрела с тревогой – а он, извинившись сквозь зубы, жмурясь попеременно одним и другим глазом, выбежал в туалет.

      Все кабины оказались заняты, вдоль ряда дверей нетерпеливо прохаживался человек с хмельной некрасивой гримасой на загорелом красивом лице; Знаев отвернулся и зажал ладонью глаз, пытаясь сдержать покатившиеся по щеке слёзы.

      В туалете долго, аккуратно растирал лицо мокрыми пальцами, стараясь не трогать левую половину лба. Подождал, пока пройдёт. Это всегда проходило. Боль длилась минуту или две. Когда начиналось – надо было просто ждать. Заболевание нервной ткани, воспаление, он всё про это знал, он давно это лечил.

      Он надеялся, что это само пройдёт. Болезни – это вам не долги, иногда сами проходят.

      – Простите, – сказал он, вернувшись. – Здоровье ни к чёрту.

      – Ничего, – сказала она.

      – Вероника, извините за неприятный вопрос… Вы… Ты… не могла бы напомнить…

      Она не обиделась.

      – Была осень. Я жила у тётки, на Чистых прудах. Гуляла вечером. Ты вышел из театра «Современник». Вывалилась целая толпа… Ты – один из первых… Ещё друг у тебя был, очень пьяный… Ты споткнулся и выругался, а потом догнал меня и извинился за бранные слова, оскорбившие слух юной девушки… Так и сказал. Мы встретились на следующий день. Ты оставил телефон, но сам не позвонил. Я поняла, что не нужна.

      Она продолжала улыбаться, глядя ему в переносицу.

      Знаев попытался вспомнить и не сумел. Вздохнул. Время шло. Ситуация запутывалась.

      – Вернёмся к теме юмора, – предложил он. – Во-первых, Вероника: