Она и всё остальное. Роман о любви и не только. Даниил Гранин

этих историй хватает в телевизоре.

      – …Для Клауса самое мучительное было то, что он предавал своего друга Оппенгеймера, – упрямо продолжал Антон. – Тот ведь за него поручился… Помог устроиться. Клаус рисковал жизнью и ставил под удар Оппен…

      Магда заявила, что уходит к себе в номер.

      – Как тебе не стыдно! Я, значит, должен дочитать твоего Шпеера, а ты…

      – Сравнил.

      – Вот именно, я хотел сравнить… Шпеер – нацист, сукин сын, а Фукс – это истинный подвиг таланта.

      – Всё, я ухожу.

      Повернулась и пошла к лифту.

      За соседним столиком засмеялись. Там сидели двое мужчин и женщина. На столе стояли бутылки пива. Мужчины, улыбаясь Антону, подняли свои бокалы.

      – Смешно? – спросил Антон. – Ничего смешного. Что вы знаете про Клауса Фукса? Ничего. А он четырнадцать лет отсидел. За то, что помог России. И хоть бы спасибо получил. Бесчувственные вы все, стыдно.

      – Оставь нас, парень, – сказал молодой немец в модном серебристом пиджаке. – Соблюдай себя. Не нарывайся.

      – Ему памятник надо поставить!

      – Ну и ставь.

      – Пьянь, – сказал другой, постарше, в очках.

      – Что за народ, – возмутилась женщина. – Уходите.

      – Нет, вы послушайте. Фукс спас Россию. Нам бы несдобровать. Как же можно так? И нам, и вам несдобровать.

      Мужчины поднялись, взяли Антона под руки, потащили через холл к выходу.

      – Иди-иди, мы заплатим, – успокоил его тот, кто постарше.

      Они довели его до выхода, передали швейцарам, те вывели на улицу.

      Утром перед работой Антон заехал в гостиницу. Магда не сразу открыла дверь. Она была в халатике.

      – Прости меня, – сказал Антон.

      Она впустила его, села в кресло, поджав босые ноги.

      – Подвиг Фукса не давал мне покоя, – сказал Антон, – всё хотелось привести его в пример в противовес твоему Шпееру. Я думал, что тебе интересно сравнить…

      – Нет, мне не интересно, – сказала Магда.

      – Почему?

      – С Фуксом мне всё ясно, как дважды два. Без проблем. Коммунист. Они фанаты.

      – Мне со Шпеером тоже всё ясно – нацист.

      – Да, тут мы расходимся.

      – Ни за что! С какой стати! Чтобы из-за этой политики, да Фукс с ней, я тебе их всех уступаю.

      Примирились, всё как будто уладилось, но какая-то трещинка осталась.

      «Пишет она что-то о дяде, о Шпеере, вот и ладно, – думал он. – Это всегда поглощает. У человека должно быть что-то, кроме работы, кроме семьи, что-то своё, самое сокровенное, пища для души, у неё такое есть. И это стоит публиковать».

* * *

      «Надо было хотя бы посочувствовать ей. Всё же он сухарь, давно заметил, что сухарь, и всё чаще бывает сухарём, продукт чёрствого, холодного постсоветского общества, у нас кончилось милосердие, началось обогащение. Технари».

      Когда она рассказывала про того лейтенанта, она дотронулась до его руки, рука её была горячей, кажется, это её манера