Кюхля. Юрий Тынянов

вдруг повернулся и побежал прочь от Пушкина. Тот растерялся, поглядел ему вслед и пожал плечами.

      Больше к гусарам Кюхля не ходил.

      X

      Последний месяц перед окончанием Лицея все чувствовали себя уже по-иному, жили на месяц вперед; появилась даже некоторая отчужденность. Князь Горчаков был изысканно обходителен со своими товарищами, его легкая прыгающая походка стала еще развязнее, он уже воображал себя в великосветской гостиной и, прищурясь, сыпал бонмо, репетируя свое появление в свете. Пушкин ходил встревоженный, Корф был деловит, и только обезьянка Яковлев был все тот же, паясничал и пел романсы.

      В саду вечером разговаривали о будущем – о карьере.

      – Ты, Лисичка, куда собираешься после окончания? – спросил покровительственно Корф. Корф все это время вертелся около Горчакова и перенял у него снисходительный тон.

      – В Департамент народного просвещения, – пискнул Комовский. – Мне обещано место столоначальника.

      – А я в юстицию, – сказал Корф. – В юстиции карьера легче всего.

      – Особенно если польстить где надо, – сказал Яковлев.

      Горчаков молчал. Все в Лицее знали, что он идет по иностранным делам. Связи у Горчакова были высокие.

      – Эх вы, столоначальники, – сказал быстро Пушкин. – Я в гусары пойду. Охота за столом сидеть. А вот Илличевский, верно, по финансовой части пойдет.

      Все захохотали. Илличевский был скуп. Он ответил обиженным голосом:

      – Не всем же гусарами быть. Кой-кому придется и потрудиться.

      Молчали только Пущин и Кюхля.

      – А куда же ты, Пущин? – спросил Корф, все так же покровительственно.

      – В квартальные надзиратели, – сказал Пущин спокойно.

      Лицеисты засмеялись.

      – Нет, серьезно, – приставал Корф, – ты куда определиться думаешь?

      – Я и говорю серьезно, – ответил Пущин, – я иду в квартальные надзиратели.

      Все засмеялись. Вильгельм с недоумением смотрел на Пущина.

      – Всякая должность в государстве, – медленно сказал Пущин и обвел всех глазами, – должна быть почтенна. Нет ни одной презренной должности. Нужно своим примером показать, что не в чинах и не в деньгах дело.

      Корф растерянно смотрел на Пущина, ничего не понимая, но Горчаков, прищурясь, сказал ему по-французски:

      – Но, значит, и должность лакея почтенна, и, однако же, вы не захотели бы быть лакеем.

      – Есть разные лакеи, – сухо ответил Пущин. – Лакеем царским почему-то не почитается быть обидным.

      Горчаков усмехнулся, но промолчал.

      – А вы? – обернулся он к Вильгельму несколько иронически. – Вы куда собираетесь?

      Вильгельм посмотрел растерянно на Горчакова, Пушкина, Комовского и пожал плечами:

      – Не знаю.

      XI

      8 июня 1817 года. Ночь. Никому не спится. Завтра прощание с Лицеем, с товарищами, а там, а там… Никто не знает, что там.

      За стенами Лицея какой-то темный воздух, тонкая розовая заря горит, звуки, что-то сладкое и страшное, мелькает женское лицо.

      Кюхля не спит, как