Констебль с третьего участка (сборник). Сэй Алек

ж, как и обиталища многих студентов, виденные мною за полтора года службы неоднократно (увы, не всех соседи характеризовали столь положительно, как этого), эта мансарда была скудно обставлена, содержа лишь самый минимум необходимого: оттоманку, стол с изрезанной столешницей, на котором лежали несколько холстов, потёртый платяной шкап, три видавших ещё прошлое царствование стула из разных гарнитуров да мольберт близ окна. В углу, за занавесью, угадывался умывальник и ведро для нечистот. Там же должна была быть и плита, если судить по проходящему по стене дымоходу.

      – Попрошу вас открыть занавесь и шкап, мистер О’Хара. Я должен убедиться, что там никто не скрывается.

      – Убеждён, что мне-то скрывать как раз и нечего, констебль! – вспыхнул художник, порывисто отдёрнул занавеску и не менее резким движением распахнул шкаф.

      Разумеется, никого там не было и быть не могло, но порядок есть порядок.

      – Хм…

      Я подошёл к окну мансарды, однако и на стекле никаких признаков обнажённой девицы не обнаружил. А вот прямо напротив окна, на мольберте – обнаружил.

      – Вот, – указал я юному дарованию на холст, где явно проглядывались, пока ещё только в наброске, очертания женской фигуры. – Вероятно, имелось в виду это.

      – Возмутительно! – воскликнул художник. – Это будет картина с греческой богиней Афиной, и она будет в одежде!

      – Но сейчас этой одежды на ней не наблюдается, – отметил я. – Посему я вынужден вынести вам предупреждение и попросить впредь закрывать эту мистрис Афину чем-то, когда не будете рисовать её портрет. И поступать вас так прошу впредь до тех пор, пока одежда не будет нарисована, поскольку отсутствие оной одежды может оскорблять чувства добрососедства. Вы согласны со мной, мистер О’Хара?

      – Это ханжество, констебль, но я сделаю так, как вы сказали, – кивнул молодой человек, внимательно рассматривая меня. – Я, однако, тоже хочу попросить вас об услуге. Видите ли, на этом полотне также должен быть изображён и второй греческий бог, Арес, и, как мне кажется, вы бы гляделись в его роли весьма выигрышно для полотна. Не уделите ли вы мне несколько минут? Я только сделаю карандашный набросок.

      – Хм… В роли иностранца, сэр? Не уверен, что мне это позволено правилами, при всём моём уважении к людям искусства. К тому же я вроде как при исполнении… – Просьба художника ввергла меня в некоторый ступор.

      – Иностранного бога военного ведомства! Уверен, в этом нет никаких нарушений! – горячо принялся убеждать меня тот. – И это займёт не более пяти минут! Не погубите, где ещё я найду такой типаж?!

      – Хм… Военного, значит? Ну, хорошо, – решился я. – Но прошу вас никому о том не распространяться.

      Заняло это упражнение в рисовании, правда, чуть более, чем обещалось, однако результатом я мог быть вполне доволен: вышло на меня очень похоже и уж точно лучше, чем у нашего штатного мазилки. Из-под карандаша того рисунки арестованных такие выходят, что опознать по ним кого-то можно, лишь