Одинокие следы на заснеженном поле. Николай Железняк

отливу после сбрасывания обожженного поверхностного слоя эпидермиса, который отдирался протяжными высушенными лоскутами, а по краям отшелушивался хлопьями, что все вместе приносило более серьезные, чем физические – эстетические, – страдания.

      А ребята любили плескаться…

      Обычно на реку всегда ходили втроем, без мамы.

      Через знакомый парк, дальше на долгожданном переполненном жарком автобусе, где приходилось, затертым взрослыми в проходе, стоять, смотря в изредка видимую щель приоткрытого люка на крыше, забиравшего горстью свежий ветерок, на маячившее небо, манящее далекой прохладой, и опять пешком напрямик через рощу, через мелкие протоки в низинках, вдоль берега, опять лесом, песчаной влажной тропой, оставляя и свои отпечатки на земле.

      Туда папа с братом несли огромную коричневую сумку с длинными ручками. В ней помещались подстилка, полотенца, кое-какая сменная одежда, плавки, сдутый резиновый круг для него и маска, трубка с ластами для брата, и мяч – играть в футбол, – ворота между деревьями. А еще там еда.

      Нет ничего вкуснее, чем подкрепиться после купания, расстелив подстилку на траве в тени под низкими ветвями ивы!

      Даже вареные вкрутую яйца, которые он терпеть не мог из-за отвратительного запаха, казались совсем иными. Что говорить о бутерброде с колбасой и сыром? Помидоры брызгают соком, стреляя семечками, когда их кусаешь, и это совсем не страшно – не запачкать рубашку.

      У них свое место, где течение не сильное, у реки образуется мелкая заводь, где можно барахтаться, поднимать брызги, не умея плавать, как он. Дальше можно только в резиновом круге с папой, недалеко: вода прохладная, и ему заходить на глубину нельзя.

      Но это не страшно, страшно только оставаться одному, когда папа и брат уплывают, а он ждет на берегу. Не потому, что боится за себя, что останется один, – волнуется за папу с братом. Он сидит на мокром песке, обхватив колени, и, не отрывая взгляда, следит, как папа с братом саженками рассекают волны. Иногда они ныряют и скрываются из виду под изменчивой водой – брат в маске, – но вот опять головы на поверхности.

      Там можно утонуть, течение, водовороты, глубоко, папа сам говорил. И еще быстроходные «Ракеты» на острых ножах-ногах проносятся по стремнине реки, разрезая воду и оставляя за собой бурный пенный водобег…

      Обратно устанет – напрыгается, набегается, плавать не умел еще, руками по дну ходил на мелководье, – несем его с Михаилом через лужи, узкие ручейки, промоины до остановки автобуса в несколько опустевшей от отсутствия продуктов сумке. Доволен, рот до ушей… Раскачивали, как на качелях, он цеплялся за распахнутые края, падал на спину, так что торчала одна голова стриженая – под полубокс, – и радостно голосил.

      Старик заморгал – очнувшись, продолжил беседу:

      – Как родители твои, одним не тяжело?

      – Батя крепкий у меня. В своем доме, конечно, всегда работа есть, не посидишь. И родни в поселке полно, – основательно высказался Игорь.

      – Это хорошо… Я тоже уезжал