История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1. Дмитрий Яворницкий

в январе месяце, в Запорожье открылась моровая язва; уже в марте месяце от этой язвы опустели села Романково, Кодак, Самара и Перещепино; в октябре месяце обезлюдели многие славяносербские шанцы; в это время добычей страшной смерти сделались в Елисаветграде правитель духовных дел, священник Василий Логовик, в Бахмуте Семен Башинский, в Таганроге Михаил Парафацкий, в Азове Георгий Хрещатицкий и Михаил Алексеев, в конном казацком полку Павел Григорьев и многие другие[154]. Наконец, в 1772 году, весной, в Запорожье было страшное и разорительное наводнение, а летом открылась повсеместная чума[155].

      Страшные бедствия, которые приходилось испытать казаку, застигнутому в диких степях Запорожского края, художественно обрисованы в народной думе «О побеге трех братьев из-под Азова», в которой представлено, как два брата едут на конях через восточные степи Запорожья, а третий, пеший – пехотинец, спешит-поспешает за конными братьями, напрасно молит их взять его с собой, потом теряет их из виду, добирается до Савур-могилы и тут в страшных муках погибает от голода и жажды:

      Из-пид города, спид Азова то невелыки туманы уставали.

      Як три браты ридненьки,

      Як голубоньки сывеньки,

      Из города, из Азова, з тяжкой неволи

      У землю хрестиянську до батька, до матери, до роду утикали.

      Два брата кинных,

      А третий брат, меньший, пиша-пишаныця,

      За кинними братами угоняе,

      На биле камння,

      Ня сыре кориння

      Свой нижки казацьки-молодецьки побивае;

      Кровью слид заливае,

      И до кинных братикив словами промовляе:

      «Братики мои ридненьки,

      Голубоньки сывеньки,

      Добре вы учините,

      Мене, наименыпого брата, миж кони возьмите,

      И в землю християнську, до отця, до матери, до роду надвезите».

      И ти браты тое зачували,

      Словами промовляли:

      Братику мылый,

      Голубоньку сывый,

      Ради б мы тебе миж кони узяти,

      И буде нас Азовська орда нагоняти,

      Буде в пень сикти-рубати,

      И буде нам велыку муку завдавати».

      И тее промовляли,

      Видтиль побигали…

      Тоди меньший брат на Савур-могилу збигае,

      Словами промовляе,

      Слёзами облывае:

      Побило мене в поли три недоли:

      Перша доля безхлибье,

      Друга доля безвидье,

      А третя – буйный витер в поли повивае,

      Видного казака з ниг валяе.

      Тоди меньший брат на Савур-могилу зихожае,

      Головку свою казацьку склоняе,

      Батькову-матчину молитву споминае.

      От руками не визьме

      Ногами не пиде,

      И ясными очима на небо не зглине,

      Кругом взирае,

      Тяжко вздыхае:

      «Голово моя казацькая!

      Бували мы у землях турецьких,

      У вирах бусурменських;

      А теперь прыпало на безвидди, на безхлибьи

154

Там же, II.

155

Там же, II; Григорий Надхин. Указ, соч., 47.