Старухи. Наталия Царёва

её жизнь и заняли там своё место.

      Пришли или не пришли?

      Пришли аж к вечеру! Все в сборе. И Ольга с ними. Молчаливая… Старухи смеялись! И… выпивали?!

      Ульяна держала в руках бутылку, из которой что-то разливала по пластиковым стаканчикам.

      – Мне совсем чуть-чуть, – предостерегла Матушка Евдокия. – Мне от вина плохо…

      – Сегодня не будет! – успокоила Ульяна.

      – Мне всегда плохо…

      – А сегодня не будет. Мы сделали, как наш Профессор велела, – сказала Ульяна и ласково посмотрела на зачуханную старушонку-Бомжонка.

      Во как! Оказывается, у этой старушонки есть своя кличка! Профессор! За какие такие заслуги?

      – Маша! – как-то особенно уважительно и чуть ли не с поклоном обратилась к Профессору Ульяна, – объясни девочкам, почему от нашего вина им не станет плохо.

      И Маша объяснила:

      – Раньше люди всегда разбавляли вино водой… – начала, было, старушонка.

      – И сильно разбавляли? – поинтересовалась Гламурница.

      – На две трети.

      – Когда раньше? – грубо влезла Нинка.

      – При Ленине?

      «Профессор» Мария нисколько не смутилась от Нинкиного вопроса и спокойным голосом ответила:

      – В Древней Греции, например…

      – Вот идиоты! – осудила Нинка древних греков.

      А Бомжонок неожиданно заговорила тоном человека, привыкшего читать лекции:

      – Для разбавления вина древним грекам служили специальные сосуды, которые назывались кратерами. Это смесители, если перевести буквально…

      – Поняла, ЧТО бухАть будешь? – обратилась к Евдокии Нинка-Хулиганка. – Смеситель, едрена шишка! Полезный, б….! И тошнить не будет!

      А Профессор-Бомжонок снова стала маленькой и самой незаметной старушкой.

      Ульяна подняла свой стаканчик:

      – За День нашей матушки России!

      Старухи потянулись своими стаканчиками друг к другу.

      – Дай Бог нашей России здоровья! – сказала Евдокия.

      – Дай Бог, дай Бог! – закивали старухи.

      И вдруг, совершенно неожиданно для Елены Олеговны, Ульяна посмотрела на её окошко, приподняла стаканчик, как бы приветствуя хозяйку, и улыбнулась. Потом что-то шепнула стоящей рядом Гламурнице. Та тоже глянула в сторону Елениного дома и тоже улыбнулась.

      Елена Олеговна тотчас отошла от окна.

      «Могла бы, колода ленивая, хоть занавеску на верёвочке повесить!» – ругала себя Елена Олеговна.

      Она была уверена, что её не видят, а она-то, видно, уже давно заподозрена в «шпионаже»…

      «Самоуверенная глупая старуха! Позор! И что теперь делать?! Не наблюдать за старухами? Не слушать их разговоры?! Невозможно. Значит, надо вешать занавеску… Но ее надо где-то взять… Где? Вот большая коробка. Ещё с позапрошлого лета не разобрана. Что там – никто не помнит… Возможно, и занавеска… Ладно, завтра посмотрим…»

* * *

      Но «завтра» с утра начался новый виток разговоров о политике.

      Пригнувшись, чтобы не заметили, прокралась Елена Олеговна с маленькой табуреткой