Волшебный корабль. Робин Хобб

корабля. Некоторым образом соблюдение формальности придало ей сил.

      Подходя, она услышала тихий, но полный ярости голос Кайла, поносившего Уинтроу, и звуки его словно высекли искру в ее душе. Будто сталь налетела на кремень.

      – Это же так просто, парень! Вон там дырка, вот гвоздь, а это запирка. Отодвинь ее, запихни нагель и выпусти задвижку, всего-то делов! Я тебя подержу, чтобы не свалился. Да не трусь же ты, проклятье!

      Потом послышался голос мальчика – все еще высокий, готовый сорваться, но… исполненный мягкости, не имевшей ничего общего со слабостью. И он был по-прежнему отчетливо слышен:

      – Отец мой, я же не говорил, будто боюсь или не умею. Я просто сказал, что не стану этого делать. У меня нет на это права ни как члена семьи, ни как служителя Са.

      И лишь легкая дрожь голоса выдала, до чего нелегко юному жрецу выговорить эти слова.

      – Ты, чума тебя забери, все равно сделаешь так, как я тебе прикажу! – прорычал Кайл.

      Его рука вскинулась в очень знакомом жесте, предваряющем удар…

      – Кайл! Нет! – выдохнула Кефрия в ужасе.

      Альтии понадобилось два шага, чтобы оказаться между Кайлом и его сыном.

      – Не подобает нам такое творить в день смерти отца, – сказала она. – И с «Проказницей» так поступать нам не следует. Нагель не нагель – она оживает! Вы что, хотите, чтобы она пробудилась и услышала, как вы тут друг на дружку орете?

      Кайл ответил, выставив напоказ свое полное невежество во всем, что касалось живых кораблей:

      – Я намерен ее пробудить, и я любым способом это сделаю!

      Альтия уже собралась срезать его уничтожающей репликой, но тут услышала полный благоговения шепот Брэшена:

      – Да вы посмотрите на нее! Посмотрите!

      Все взгляды обратились на носовое изваяние. Оттуда, где она стояла, Альтии было плохо видно лицо, но она отчетливо различила, как шелушится и облетает краска с резного диводрева. Позолота сползала чешуйками, обнажая иссиня-черные локоны, а гладкая плоть наливалась живым розовым цветом. Тонкие прожилки шелковистого диводрева еще были видны – и всегда будут видны, – и, конечно, дерево никогда не станет податливым и мягким, как настоящая человеческая плоть. Но то, что изваяние самым настоящим образом оживало, никакому сомнению подлежать не могло. Альтии, с ее обострившимся восприятием, казалось даже, будто «Проказница» – нет, Проказница! – уже совсем иначе покачивалась на тихих волнах, докатывавшихся в гавань. Альтия могла бы поклясться: так, как она сейчас, чувствует себя юная мать, впервые ощутившая биение новой жизни в собственном чреве.

      – Дай нагель, – тихо сказала она Кайлу. – Я завершу пробуждение.

      – Это еще с какой стати? – начал Кайл подозрительно, но тут вмешалась Роника.

      – Дай ей, Кайл, – сказала она тоже негромко. – Она это сделает, потому что любит «Проказницу».

      …Позже Альтия станет припоминать эти слова матери, и они будут распалять ее ненависть до белого каления. Она поймет: мать отлично знала, что она чувствует, – и все-таки отобрала у нее корабль…