Любовь и власть. Владимир Гурвич

посещают студенты, отсюда и цены, – пояснил Палий. – Я предлагаю выпить за знакомство. У меня есть предчувствие, что оно может оказаться обоюдо приятным.

      – Мне тоже так показалось, – признался обраданный таким совпадением впечатлений Разлогов.

      – В таком случае, как истые философы, предлагаю заказать водочки.

      – Не возражаю, – улыбнулся Разлогов.

      Они сделали подошедшей официантки заказ.

      – За что же нам с вами выпить? – задумчиво произнес Палий, когда перед ними на столе появился графин с водкой вместе со скромной закуской к ней. – Может быть, просто за удачу. В нашем деле она особенно необходима. Каждый идущий следом философ полностью опровергает другого. Спрашивается, что же остается в осадке?

      – Что-то да всегда остается. Опровержение часто на самом дле является развитием. А то, что выпадает в осадок, может по истечение времени как раз оказаться самым ценным.

      – В таком случае выпьем за то, что остается с осадке. Даже в том случае, если он совсем микроскопический. Лишь бы был.

      – Хороший тост, – одобрил Разлогов.

      Они чокнулись и, дружески улыбаясь друг другу, выпили.

      – А вас это не страшит? – вдруг спросил Палий.

      – Выпасть в микроскопический осадок? – Разлогов задумался. – Наверное, это не самое приятное ощущение. Каждому хочется вписать свои имя в историю золотыми буквами. Или хотя бы позолоченными. Или на крайний случай просто вписать. Даже если понимаешь, что на самом деле это не имеет ровным счетом никакого значения. Разве важно, кто какое слово сказал. Важно, что оно произнесено. Когда я всякий раз ощущаю, что начинаю носиться с собственной персоной, что мне становится важным непременно сказать нечто первым, то понимаю, что на самом деле иду против самого себя.

      – То есть идти к самому себе – это отказываться от самого себя.

      – Именно так. Такое направление движения требует от нас истина. Только на этом пути она начинает приотрываться нашему взору. Быть самим собой – это одновременно быть всем и никем.

      – Свобода от свободы. Об этом ваш труд.

      Разлогов кивнул головой.

      – Поиск сводобы делает нас несвободными, зависимыми от этого поиска. Свобода закабаляет так же, как и все остальное. А,может быть, даже и больше.

      – И все же быть закабаленным свободой лучше, нежели чем-то рабстовм. Не так ли?

      – Так, – согласился Разлогов. – Хотя на самом деле, если углубиться в предмет, то…

      Палий вдруг прервал его смехом.

      – Не стоит перессказывать вашу книгу. Я ее знаю почти наизусть. Давно не читал ничего с таким удовольствием. Не могу сказать, что со всем согласен. Но об этом сейчас не хочется говорить. Ваш мысли многих пугают своей глубиной и резкостью. Вернее, даже не глубиной, а бездонность и не резкостью, а бескомпромиссностью. Глубина у нас приветствуется, а вот бездонность вызывает неосознанный ужас. Такое чувство, что ты летишь, а куда не понятно, как и непонятно, когда упадешь и упадешь ли вообще. И где после этого окажешься.