Молитва об Оуэне Мини. Джон Ирвинг

столом. На лесопилке он, конечно, тоже появлялся, но заходил туда ненадолго – а в чащу, где, собственно-то, и валили лес, он вообще наведывался от силы раза два в неделю, – но своему образу лесоруба соответствовал всегда. Силы он был неимоверной, хотя я в жизни не видел, чтобы дядя работал физически. У него был здоровый, цветущий вид, и, несмотря на то что он так редко появлялся «на заготовках», в его косматых волосах всегда виднелись опилки, в шнурках ботинок – кусочки стружки, а на штанинах джинсов обязательно торчало несколько пахучих сосновых иголок. Может, он специально держал опилки, стружку и сосновые иголки в ящике своего рабочего стола – не знаю.

      Хотя какое это имеет значение? Когда мы с братьями и сестрой устраивали с дядей Альфредом поединки, он боролся очень осторожно, чтобы не сделать нам больно; и при этом от него всегда исходил неповторимый аромат соснового леса – запах, въевшийся в него за долгие годы тяжелой и грубой мужской работы. Я не знаю, как тетя Марта относилась к тому, что Самогон часто спал на гигантской кровати в их спальне, но это было, пожалуй, еще одним проявлением мужского начала в дяде Альфреде: когда он не ласкал свою милую женушку, то мог преспокойно нежиться в той же постели со своим огромным псом.

      Дядя Альфред мне казался удивительным, потрясающим отцом; и для своих сыновей он превосходно служил тем, что современные ученые идиоты называют «ролевой моделью». Однако для Хестер, судя по всему, такая «ролевая модель» только осложнила жизнь: по-моему, обожание, которое она питала к отцу – вдобавок к постоянным проигрышам в каждодневных состязаниях с братьями, – просто-таки подавляло ее, что в результате вылилось в ничем не оправданное презрение к тете Марте.

      Я знаю, что ответил бы Ной. Он ответил бы: все «фигня», их мама – образец душевности и отзывчивости (это правда, я и не спорю!), просто у Хестер врожденное неприятие матери, а взаимная любовь родителей ее бесит; и единственное, чем она могла отплатить братьям за то, как они обставляли ее и на горных, и на водных лыжах, и за то, что всегда скидывали с горы из опилок, и за то, что засовывали двоюродного брата в корзину с ее грязным бельем, – так это наводить ужас на всех их подружек и перетрахать всех их знакомых мальчишек. Что ей, кажется, вполне удалось.

      Совершенно безнадежно спорить о том, что в нас заложено от рождения, а чем мы обязаны своему окружению. И к тому же скучно, – ведь это не более чем попытка упростить тайну, окутывающую наше рождение и взросление.

      Лично я до сих пор отношусь к Хестер гораздо снисходительнее, чем все ее семейство. У меня такое ощущение, что с самого начала ее словно втянули в нечестную игру. Это произошло в тот день, когда Ной с Саймоном впервые заставили меня поцеловать ее. Они ясно дали понять, что поцеловать Хестер – это наказание, штраф; если ты должен целовать Хестер, значит, ты проиграл.

      Я теперь уже не помню, сколько нам с Хестер было лет, когда нас в первый раз заставили поцеловаться, но это произошло после того, как мама познакомилась