.

решили подшутить над всеми. (Заняться больше нечем было). Разыскали придворного шута. Сейчас он живет и работает во Франции – знаменитый киноартист. Шута спрятали в дверном проеме за картиной с усатым гусаром, которому в рот вставили мундштук. За эту же картину мы уговорили встать моего семилетнего брата, который управлял вставленным гусару сзади «пониже спины» подарком Востока – длинной курительной трубкой.

      И вот в коридоре торжественно появилась восточная делегация – вся в чалмах и длинных халатах.

      Наши, встречая гостей, молча стояли у входа в зал.

      И вдруг в этой волнующей тишине раздались нечеловеческие вопли. Это взоры восточных посланников остановились на нашем изрыгающем огонь и клубы дыма «курящем» воине. Вся процессия упала перед картиной на колени, упершись головами в пол и накрывшись халатами. Из под халатов доносилось только: «О-о-о, спаси Аллах!»

      Отец долго успокаивал гостей, с большим трудом уговорили их пройти в зал. Там послы под впечатлением от увиденного быстро подписали все документы и, отказавшись от торжественного обеда, удалились.

      Виновников переполоха вычислили сразу. Меня порол лично Карл Первый. Бил сильно, но не долго. Такого политического фурора его дипломатия еще не испытывала.

      Обед был подготовлен на славу. Министры гуляли от души.

      Я в это время провел награждение всех «теневых» участников этого мероприятия. Младшему брату вручил испеченную дворцовым поваром медаль, шуту – испеченную фигу. Изабелле достался поцелуй.

      Изрядно напившись вина, члены правительства разбрелись по постелям.

      Первый министр жил неподалеку от дворца в увитом цветами флигеле. Он был большой любитель поесть и поспать. А спал всегда с открытым окном, надев на голову голубой колпак.

      На конюшне хранилось старое чучело медведя. Вытряхнув из него опилки, мы уговорили за литр вина нашего кучера, напялив на себя медвежью шкуру, через окно залезть через в спальню первого министра. Кучер (сейчас живет и работает в Самаре, не артист) всегда был « в подпитии» и от вина не отказался. С диким ревом: «У-у-у!» – он полез в окно.

      Проснувшись от шума, министр вначале оцепенел от ужаса, а затем с ним приключилась «медвежья болезнь». В отчаянии он метался из угла в угол в поисках ночного горшка. Оповещенная нами о предстоящей потехе придворная челядь весело хохотала, увидев, как этот обожравшийся на банкете жадина и вор, отчаявшись, использует не по назначению свой голубой колпак.

      Второй министр был просто жутким пьяницей. Упившись на пиру, он заснул в одной из комнат дворца. Прихватив гипс и воду, мы тихо вошли к нему. Он лежал на спине и мирно сопел. Мы замесили раствор и загипсовали его, оставив свободными только руки и голову. Заодно «слегка» поправили этому импотенту его мужское достоинство.

      Очнувшись утром в лучах солнечного света, он долго не мог поверить своим глазам… и рукам.

      Тибетцы