Охота на ясновидца. Анатолий Королев

чую запах свежего мяса, – промолвил Людоед, глядя на жену, – что-то здесь нечисто». Сказав это, он пнул сапожищем пса в зад: «Эй, Перро! ищи». Пес, дожевывая мясо, сразу пошел в мою сторону, к постели. Я была так напугана его приближением, что потеряла от страха голову и попыталась – было! Было! – спрятаться за старый ботинок Людоеда, который валялся на боку под кроватью, высунув на пол кожаный язычище. Ужасная морда заглянула под край полога, и наши глаза встретились. Пес явственно видел меня, но не лаял, а только тяжело дышал открытой пастью, полной слюны. А затем вдруг запустил в укрытие лапу – уйя! Мамочка моя! – но не за девочкой, а за обломком мозговой кости, которую выцарапал в два приема смоляной лапой с желтыми когтями.

      «Это всего лишь телячья кость», – обрадовалась жена.

      Но Людоед не давал себя провести. Ругаясь, он встал от стола и тяжело пошел прямо к постели. Откинул полог. Я увидела вылупленные голодные глаза, налитые кровью и вскрикнула.

      «А, – зарычал он, – так вот как ты хотела меня надуть, проклятая баба!»

      Его жадная ручища отбросила ботинок и схватила за ноги могучей хваткой.

      «И не знаю, – ругал жену Людоед, вытаскивая меня на свет очага, – отчего это я тебя не съем: счастье твое, что ты старая тварь. И-ех! какая толстушка! – любовался он мной, подняв к потолку и обхватив страшными пальцами талию. – Ты подоспела в самый срок, красавица. Завтра у меня будут гости, к мне теперь есть чем их угостить».

      Я стала молить чудовище о пощаде, – он поставил меня прямо на стол среди посуды, – опустилась на колени: но жестокость Людоеда была беспредельна; жалость!? Она никогда не ночевала в его сердце. Он уже пожирал меня глазами и говорил жене какие из девочки выйдут прелакомые кусочки, когда она приготовит к человечине хороший соус. При этом он взял исполинский нож, величиной с хорошую саблю, и принялся точить лезвие прямо над головой жертвы о точильный камень, который держал в руке.

      Лезвие пламенело от света огня в камине, как язык самой смерти.

      Я онемела от ужаса.

      Но жена продолжала гнуть свое: «Да, что вы затеяли в такой поздний час? Разве завтра не хватит времени?» – «Замолчи, – отрезал Людоед, – я только поем свежей печенки». – «Но ведь на столе полным полно мяса, – цеплялась жена, – целый барашек с мозгами, полтеленка, окорок и печенка свиная в горшке. А девочку надо покормить орехами с молоком и медом, тогда мясо будет вкуснее». «Это верно, – согласился Людоед, убирая нож, – накорми красотку и уложи спать. А на печень положи грелку, чтобы кровь не застоялась». Жена была вне себя от радости и повела наверх по деревянной лестнице в спальню, где на широкой кроватке уже спала ее дочка, маленькая людоедка. Маленькая тварь сладко спала, посасывая кусок сырого мяса. Тут же на постельке валялись куриные ребра, петушиная лапа со шпорой, перья, птичье крыло, голова цыпленка. Хозяйка уложила меня рядом с девочкой и накрыла одеялом. «Спокойной ночи, дитятко, – говорила она, умильно облизываясь, – до утра тебя никто не тронет, а днем я обману мужа и ты убежишь