Жертвы заветного сада. Махаммад-Реза Байрами

можно человеку не знать имени отца своего? Я вот до седьмого поколения знаю.

      Но я мотал головой: мне неизвестно. А он опять рассмеялся и так громко прикрикнул на меня, что до холмов предгорий долетал его голос и вернулся к нам эхом.

      – Но тебя-то, тебя как зовут? Свое имя ты знаешь?!

      – Меня зовут Булут.

      – Булут? – он удивился. И в то же время словно успокоился, будто и правда он думал, что я могу не знать своего имени.

      – Ну хорошо, об отце твоем не будем… Но мать свою ты знаешь?

      – Нет, и ее не знаю.

      Опять на мгновение замолчал. И уставился пристально на меня.

      – Издеваешься надо мной?

      – Нет, правду говорю.

      – Так как же? У кого ты живешь?

      – Я живу у Мирана.

      – Мирана?

      – Мир-Али.

      – Ага. Но я этого имени не знаю. Я сам нездешний, но в краях этих давно и все новости слышу, народ ведь туда-сюда ездит, рассказывает. Таким путем я многих знаю. И ближних, и дальних, и тех, кого не видел ни разу. Так, значит, Мир-Али тебе не отец?

      – Нет. Он меня нашел.

      – Нашел?

      – Нуда, у ручья Атгули!

      Опять он захохотал, подняв голову к небу, и смеялся еще дольше, чем прежде. Смеялся до слез, хотя дым теперь из его рта не шел, так как новую цигарку он не успел закурить. Смеялся, оскалив зубы – желтые-желтые, гнилые наверняка. Зубы заядлого курильщика… И я тоже засмеялся. Уж не знаю, почему. Как-то весело мне с ним было. Он сказал:

      – Ты парень занятный. Если мне нужен будет подручный, обязательно приеду и тебя заберу. Значит, Мир-Али нашел тебя у ручья? Хорошо, что не на улице и не в золе очага, – как, знаешь, Мальчика-горошину из сказок? Так дети появляются тоже. А еще рассказывают: аист, мол, принес. Те самые аисты, которые, бывает, в свои старые гнезда возвращаются, если их, конечно, не подстрелят. Скажи-ка мне: у вас аисты бывают в деревне? Может, и тебя аист принес, а тебе невдомек? Ты когда-нибудь в аистиные гнезда заглядывал? Аист – птица кочевая. Улетят, а потом в их гнездах много чего находят. Вот я и думаю, что один из них тебя принес. Наверняка так оно и было!

      И опять он смеялся, задрав голову к небу, а потом вдруг погрустнел и сказал:

      – В оставленных гнездах много чего находят, кроме одного – тепла. Сунешь руку и сразу поймешь: улетели навсегда, и Аллах им судья…

      Не понимал я его. Я лишь слышал крики этих птиц, но самих их за облаками не видел, даже во время перелета. Однако важно мне теперь было не то, что говорит старик, а то, что в руках у меня красивая рубашка, один вид ее доставлял мне наслаждение. Теперь больше не надо будет носить вонючие рваные армяки Мирана. Такие заплатанные, что не поймешь, какого они были цвета сначала.

      – Ну что ж, прощай!

      Старик, прежде чем сесть в седло, кинул мне несколько монет.

      – На вот, возьми!

      – Зачем это?

      – Лишнего дал!

      – Как это? Ты же сам сказал, что пять риалов.

      Он меня будто не слышал. Окутавшись табачным дымом, он тронул в путь мула, и вот уже говорил сам с собой, и мотал головой… Такова уж, видимо,