Игра больше, чем жизнь. Рассказы. Андрей Дорофеев

вынес холст на пюпитр, что стоял у сцены, и отошёл.

      Аукционист усмехнулся и объявил:

      – Лот четыре-семьдесят. Картина девочки, масло. Художник (аукционист почесал моноклем нос и решил вдруг пожалеть Арманова)… незвестен, но возрасту ему тринадцать годов будет. Цена – рубль. Кто больше?

      В зале послышалось несколько смешков.

      Мимо портрета прошло двое ростовщиков в фраках с рыбьими хвостами и в моноклях – рыбьих глазах. Бросив один взгляд на портрет, они более не удостоили его вниманием.

      Из зала вышел Турчанинов, смотритель городской галереи, наклонился к картине и покрутил у носа лорнет.

      Отошёл, остановился вдруг в сомнении, оглянулся и подошёл снова. Посмотрел, вытер платком нос, убрал его и снова начал вглядываться в Катюшин образ.

      Увидел несколько пропущенных мазков краски, просвечивающий холст, с уверенностью развернулся, отошёл на шаг… и снова остановился как вкопанный. Развернулся и снова впялился в картину.

      – Рубль. Кто больше? – решил заученно напомнить ему аукционист, но тот только поднял руку и продолжил смотреть на картину. Потом поднял глаза и произнес:

      – Сто рублёв.

      Мнение бессменного вот уже тридцать лет смотрителя и дотошного знатока исскуств запалило фитиль.

      – Двести!

      – Двести пятьдесят!

      – Пятьсот! – это сам Ананьев, глава городской Думы, приподнялся с места и выкинул руку.

      Ананьеву решили не перечить, и несколько секунд в сизом дыме полутёмного зала стояла тишина. Все сидящие здесь тем или иным образом в бытии своём зависели от его кивка головы.

      Аукционист скучным тоном начал выкрикивать счёт, прежде чем ударить молотком о кафедру, но откуда-то из-под боку прозвучал спокойно-уверенный голос Турчанинова:

      – Шестьсот.

      Ананьев аж вытянулся, чтобы посмотреть, кто его соперник, но, увидев маленького, сморщенного Турчанинова у пюпитра, усмехнулся и выкрикнул:

      – Тысяча!

      – Три тысячи, – негромко, но уверенно прозвучал без задержки голос Турчанинова.

      Ананьева передёрнуло, и на мгновенье ухмылка на его круглом потном лице сменилась оскалом.

      – Эй, Турчанинов! – издевательски всплеснул руками Ананьев и стал неуклюже выбираться на сцену. – Турчанинов, ну откуда у тебя три тысячи рублёв? Божится и крестится, да врёт. Зачем честным людям голову морочишь?

      – У меня и ста нет, Ваше Превосходительство, – вежливо, но с дерзким вызовом ответил Турчанинов, – а у батюшки царя и поболе трех тысяч буде. Потому как пойдет это произведение в галерею, что Третьяков Павел Михайлович отдал короне Российской в дар.

      Тут у Ананьева и руки опустились – с царем он спорить не станет. Но раздраженно буркнул, возвращаясь на свой стул:

      – Сдается мне, не так уж и неизвестен автор этот…

      И тут наконец встал со своего сидалища Арманов, последнюю минуту потрясённый до глубины души и