Игра больше, чем жизнь. Рассказы. Андрей Дорофеев

мальчишки, украшавшие карету цветами и лентами.

      Для церемонии выбрали церковь святого Франциска Ассизского, чей неф торцом своим выходил прямо на главную площадь. Там сейчас была маман и готовила угощения для гостей – а гостей было ни много, ни мало – триста человек, да все сословья дворянского. Из раскрытых главных дверей доносились звуки органа – иерей готовил торжественную литургию.

      В будуаре же сидела в окружении двух модисток Катюша – перетянутая корсетом, в облачно-невесомом одеянии. Но не было искры в глазах той, кто через несколько часов станет баронессой де Гольц, владелицей Саксонских наделов. Не было в них и гнева. Не было страдания. Не было там Катерины, девочки, что заливисто смеялась и прыгала на коньках обороты…

      Кукла сидела. Кукла с безжизненным взором и безразличным сердцем. Кукла досталась де Гольцу в наследство. Будет она пороть спины и хохотать на балах пышных перед курфюрстами.

      И вот – со стороны Григорьевского моста видна тянущаяся жирной чёрной змеёй процессия. Чуть ближе – и видна русская тройка с каретою черной, на солнце блистающей. За нею – стяги и штандарты армейские с крестами да змеиными языками-флажками. Гольц едет, жених ненаглядный армановский.

      Но что это? По улице Марьяновке, что к площади притекает, едет другая процессия. Маман непонимающе смотрит вдаль, потом раздражённо выхватывает у девки бумагу с приглашёнными, смотрит туда, потом сызнова на процессию. Незвано приехали ли? Не знаю таких. По виду – не ростовщики какие-то. Вон карета какова. Да не одна.

      А по третьей-то улице и Арманов с дочерью подъезжает, сам весь франтом, сапоги со скрипом, фуражка с околышем на затылок сдвинута, как только не падает.

      Вот и встретились единовременно. Выходит Арманов, по-учёному руку Катюше подаёт, та выходит как тень.

      Со второй процессии выходит де Гольц. И паж, прежде чем тот пройдет по мостовой к Катюше, раскатывает перед ним, суетясь, ковровую дорожку.

      А с третьей процессии выходят такие люди, от которых Арманова прошиб холодный пот и закружилась голова.

      Первым вышел из кареты галерейщик царский, Татаринов Степан Аркадьевич, вышел и встал, ничего не говоря. Опёрся на трость.

      Из следующей кареты, в сопровождении пажа в красно-зелёных одеждах, вышел лощёный важный господин с тяжёлым взглядом. Лицо и звание его было неизвестно ни Арманову, который стоял, словно удар его хватил, ни маман, что растерянно оглядывалась – жандармов звать али за стол приглашать.

      Господин подошёл к Татаринову и бросил ему фразу на испанском. И стал разглядывать Арманова и Катюшу.

      А из следующей кареты легко, прыжком выскочили Андрюша, одетый неброско, но теперь не в рваньё лесное, и Турчанинов с блестящим моноклем-глазом. Подошли ближе и они.

      В Катюшу словно молния небесная вселилась! Дева рванулась нежданно, Арманов успел лишь кисейную фату с главы её в кулаке зажать, кинулась на колени перед Андрюшкой, обняла его ноги, подняла дрожащие влагой глаза и тихо, речитативом молит его:

      – Андрюшенька,