Альманах «Крылья». Взмах одиннадцатый. Коллектив авторов

на нее с непониманием.

      «Праздник, большой праздник».

      В ту ночь долго ему рассказывала. O старых обычаях, которые люди не забывают; про Косовский бой, про князя Лазаря и героев. Когда стала цитировать стихи:

      «Кто не прибыл на Косово, к бою…», у Гриши мороз по коже пробежал.

      Заснул поздно. Разбудила его Анка на рассвете – солнце едва всходило.

      Во дворе стоял котел с погруженными в него цветами.

      «Умойся. И повторяй за мной: Ой, ты Видов, Видовдан, что я видел очами, то я создал руками! Береги, Видо, мои очи, потом что они – мой свет!»

      И умылся Гриша.

      «Анка, ты моя Косовская девушка!» – говорил, а мокрые шрамы на его лице освещала его улыбка, что дороже золота.

      Пополудни по шору, залитому слепящим светом, заходили вооруженные тени. Заходили в дома, выводили людей, заставляли идти к грузовикам, в центр села.

      Пришли и за Гришей.

      «За что вы его? Почему? Он ни в чем не виноват! Я пойду с вами, он плохо понимает, он русский!» Солдат грубо оттолкнул.

      «Знаем!»

      Через семь дней отпустили его.

      Анка, с глазами, опухшими от слез, только и обняла его, вошедшего в дом.

      Все уже слышали о резолюции Информбюро.

      «Что это было, Гриша? Ведь мы не будем, не будем против русских? По радио говорят, Тито сказал „Нет Сталину!“ Боже, Боже, что же это такое?» – тихо рассуждала, пока накрывала ему поесть.

      Гриша, бледный и не выспавшийся, посмотрел на нее.

      «Я знаю, о чем ты думаешь. Россия, буду ли туда возвращаться? Видишь, мы приходим на этот свет, связанные пуповиной с Матерью, с Землей. И она прерывается, чтобы мы жили.

      Это вовсе не означает, что и дальше мы не связаны невидимыми нитями, переплетенными в красочной ткани жизни.

      А узел, спрашиваешь? Там, где однажды порвано, может ли продолжиться?

      Даже свитер не можешь связать, Анка, из одной нити. А жизнь – тем более. И узел тут не для связи, он сам – связь».

      Немного помолчал.

      «Я свой выбор уже сделал, – сказал. – Однажды я уже умер на этой земле и снова родился на ней. В ней – и моя жизнь, и моя смерть. А это „нет“, о котором говоришь… „Нет“ сказал товарищ Сталин товарищу Тито!»

      Анка испугано прикрыла его рот рукой.

      И стены в те дни имели уши.

      День четвертый

      пятидесятые

      Первой родилась Вера.

      Потом – Надежда.

      И Люба.

      Анка порой расстраивалась, что нет сына. Но Гриша любил своих дочерей.

      Он сидел на стуле во дворе, а они бегали по кругу вокруг него. Изображал, что не может схватить их, что они слишком быстры. А когда удавалось, двор оглашался визжанием и криком.

      «Самолет, самолет!» – кричали они.

      Меньшая, Люба, в резиновых сапожках, обутых наоборот, левый на правую, ласково просилась на ручки:

      «Папа, папа, малётик»!

      «Давай!» – И он поднимал ее высоко над головой. И она с распростертыми руками, с серьезным выражением, летала самолетиком под цветущими ветками яблонь.

      Анка стояла у дверей дома, отирала полотенцем мокрые руки, с улыбкой наблюдала за ними.

      «Да,