Братья крови. Владислав Русанов

скривился моложавый, щеголеватый вампир, которому я не дал бы на вид и тридцати лет. – Не ручаюсь ни за что… Мальчишка может не выжить.

      – Я спешил, как мог, – ответил фон Раабе. Положил ладонь на рукоять меча. – Еще одного зверя в мир не выпущу.

      – Не суетись. Мы не отдадим его Великой Тьме без борьбы.

      Мжислав вновь припал к моей жиле, содрогаясь от брезгливости.

      В моих ушах звенели колокола, пред глазами плыли черные точки, расплываясь в пятна, сливаясь между собой в единую и неразрывную темноту.

      «Вот она, Великая Тьма, – успел подумать я. – Неужели они хотят меня убить?»

      Краешком угасающего зрения я видел, как Мжислав придирчиво осмотрел меня, кончиками пальцев прикоснулся к «живчику» на горле.

      – Сердце бьется, но едва-едва. Он умирает.

      – Интересно, что он вспоминает, что видит в последний час? – вздохнул фон Раабе.

      – А что видел ты?

      – Я видел мать, горящую в овине, и пробитого стрелами отца. Наше село уничтожили за преданность старой вере, вере наших пращуров, – Ладвиг на миг нахмурился, но его лоб очень скоро разгладился. – Впрочем, я давно отомстил за своих родных. И тебе это прекрасно известно, – проговорил он, как ни в чем не бывало, будто речь шла о послеобеденной чаше вина.

      Ястжембицкий кивнул, то раздваиваясь, то расплываясь перед моими глазами.

      Могильный холод распространялся от кончиков пальцев рук и ног, пока не достиг сердца и не вцепился в него ледяными когтями.

      Я понял, что он прав, а я в самом деле умираю. Говорят, что люди перед смертью видят всю прошедшую жизнь – образы пробегают стремительной вереницей, мелькают головокружительной каруселью. А видел лишь сапфирно-синее небо над Таненбергом и Грюнвальдом, клубящуюся над полем брани пыль и белые плащи крестоносцев под трепещущими на ветру цветными хоругвями.

      Веки опустились. Страха я не ощущал, как и разочарования. Только покой и умиротворение.

      – Пора, – негромко проговорил Мжислав.

      С огромным усилием я открыл глаза.

      Мастер только что отнял от лица прокушенное запястье. На белой коже набухли крупные багровые капли. Они увеличивались, сливаясь в тонкий ручеек, и вот струйкой сорвались вниз, прямо на мои обветренные губы, коснулись их и впитались, словно дождь в иссушенную землю. Судорога пронзила мое тело. Боль, смешанная с наслаждением. Я захрипел, выгнулся. Поразительно сильная рука Мжислава удержала меня, пригвоздив к кровати, а капли, несущие муку и радость одновременно, продолжали падать. Прокушенное запястье едва не касалось губ.

      – Довольно, – Ястжембицкий наконец-то отстранился. Прокушенная кожа заросла сама собой.

      Но мне хотелось еще. Я чувствовал, что жить теперь не могу без крови. Она нужна мне! Просто необходима! Если они решили, что могут раздразнить меня и бросить. Попытавшись сбросить руку Мастера, я потянулся зубами к его плоти…

      Ладони пана Ладвига легли на плечи, удерживая меня от опрометчивого