Точка искажения. Елена Соловьева

том разговор закончился. Эйлин шла быстро, почти бежала, сдерживая ругательства, которые вертелись на языке. Сухое дыхание опаляло горло. Чтоб оно все провалилось! И академия эта проклятая пусть провалится! Может, тогда какое-нибудь чудовище протянет из подземелий наружу огромные клешни и утащит в пекло Гесса, Монвида и вообще всех, кто отравляет ей существование. Она выбралась из дома, чтобы начать новую жизнь, стать другим человеком, но и тут прошлое идет по пятам.

      «Посмотрим еще, кто кого», – повторяла Эйлин про себя, представляя, как липкие щупальца ломают шею Реннена.

      Череду жестоких фантазий, не несущих ничего, кроме боли и нечеловеческих страданий Монвиду, который преспокойно шагал рядом, оборвал нервный голос секретарши в приемной ректора:

      – Лавкрофт, вас ждут уже полчаса. Госпожа Гесс два раза чай просила.

      Упс. А она тут как оказалась? Быстро же. Интересно, одна или всей семьей пожаловали?

      – Ты идешь? – Эйлин повернулась к Реннену.

      Глупый вопрос, еще бы он упустил возможность унизить ее в очередной раз.

      – Я здесь подожду. Надеюсь, ты сама расскажешь, что наделала, – язвительно ответил кареглазый призрак из прошлого.

      – И чтобы без вранья, а то знаю тебя.

      От ярости у Эйлин перехватило дыхание, в голове застучало, и она, крепко сжав зубы, практически ворвалась в кабинет ректора.

      Глава 2

      – Полюбуйтесь на эту хамку: никаких манер! – Широколицая дамочка кивнула головой в сторону застывшей на пороге Эйлин. Выражение ее маленьких, заплывших глазок прочесть было сложно: то ли ярость, то ли презрение.

      Молчать. Что бы ни случилось – молчать.

      Мать Гесса, не вставая с дивана, попыталась развернуться – и зацепила толстой коленкой чайный столик. Фарфоровые чашки жалобно звякнули, но устояли.

      – Здесь приличное заведение, слышишь?! Может, ты росла в трущобах и там принято нападать на других, но цивилизованные люди ведут себя иначе.

      Это она про своего сынка? Рассказать ей, что ли, как он прямо на занятиях, стоя за спиной у глуховатого профессора магической рунописи, называл того старым козлом? Или про то, как ради смеха свернул шею посыльному стрижу?

      – Простите, но ваш сын начал первым.

      Эйлин заметила, как ректор, сидевший в кресле сбоку от взбешенной женщины, сделал резкий жест рукой, призывая замолчать. Лицо его исказилось, будто он страдал от зубной боли.

      – Кошмар, еще и врет в глаза! – Мамаша Рихарда повернулась к ректору: – Мой сын – благородный юноша, воспитанный в лучших традициях…

      – Дорогая… – Голос, лишенный теплоты, принадлежал худосочному лысеющему мужчине, который стоял у камина спиной к Эйлин.

      – Не смей меня затыкать! – взвизгнула дамочка. – Или тебе плевать на сына? А эта, между прочим, получает стипендию. Наши деньги! Ты ее спонсируешь, а она в благодарность калечит моего мальчика.

      – Я в курсе, за что плачу. – Гесс-старший даже не взглянул на Эйлин; сверкнув лысиной, он повернулся к ректору: – Господин Вейнгарт, уверен, вы понимаете. Мы забираем Рихарда домой на некоторое время.

      Ректор