ЗАГС на курьих ножках. Дарья Калинина

наверняка криминальные. От закона прячутся. Законопослушный человек в такую даль забираться не станет. И вообще, о чем они сейчас говорят? Дома никакого нет. Все давно пропало!

      – Дядя, но твое предложение – это же полный бред!

      Дядя обиделся.

      – Так, значит, ты отзываешься о доме наших предков? Честное слово, племянница, я был о тебе лучшего мнения.

      – Какой дом, дядя? – завопила Катька в полном отчаянии. Обидно, когда тебя вытаскивают из уютного города, заставляют переносить все дорожные неудобства, и все ради чего? Дяде, видите ли, вздумалось полюбоваться развалинами, которые когда-то могли быть домом его папочки.

      – Дядя, опомнись! Приди в себя! Если твой отец познакомился с бабушкой в конце сороковых и больше в свою Олеховщину не возвращался, значит, этот дом от подпола до чердака давно съели мыши!

      – А кто тебе сказал, что он туда не возвращался?

      Голос дяди прозвучал так загадочно, что Катька умолкла на полуслове.

      – Думаешь, его не расстреляли?

      – Толкую тебе: подтверждения, что он расстрелян, мы не нашли.

      – И ты подозреваешь, что дед сумел сбежать и спрятался у себя в доме? Но ведь там его должны были искать прежде всего.

      – Дома и стены помогают. А места там глухие. Вот смотри, я на карте все отметил.

      Дядя извлек из кармана самую обычную бумажную карту, на которой черной точкой был обозначен островок на местности.

      – Это и есть Олеховщина.

      Голос дяди звучал почти нежно. Катька, как ни старалась, ничего похожего не испытывала. И на карту она поглядывала скорее враждебно, чем с интересом. А вот официантка, подававшая им обед, при виде карты как-то напряглась.

      Но дядя, всецело занятый собственными планами, ничего не замечал.

      – Если в те края кто чужой приедет, его сразу видно. Отцу могли свистнуть его друзья-приятели, чтобы спрятался. А уехала облава – он выходит и живет себе дальше.

      Катька досчитала до десяти, чтобы успокоиться. Это не очень помогло, пришлось прибавить еще десяток. Только когда она дошла до тридцати, желание придушить дядю не сходя с места несколько поутихло. В это время как раз кстати подошла официантка, которая ловко убрала со стола грязную посуду. Вместе с посудой она как бы случайно прихватила и карту, но ни Катька, ни дядя, занятые разговором, этого не заметили.

      – Я тебя понимаю, – проговорила Катька, когда официантка, наконец, отошла.

      Говорить Катя старалась как можно ласковее – все-таки перед ней пожилой человек, к тому же любимый дядя. По совокупности этих двух факторов выходило, что он имеет право на некоторую снисходительность с ее, Катиной, стороны.

      Вдохнув и выдохнув, она произнесла уже гораздо мягче:

      – Понимаю тебя, дядя: ты хочешь повидать своего отца. Но, дядя Паша, вспомни, сколько тебе лет.

      – Я мужчина в самом расцвете сил.

      Катьке сейчас было не до шуточек.

      – Скажи, какого года рождения твой отец?

      – Бабушка говорила – двадцать первого.

      – Вот! Даже если он жив, он уже глубокий старик. Но, скорее