1917. Российская империя. Падение. Эдвард Радзинский

говорить не буду…. Принимал близко к сердцу… Теперь перегорел… Наплевать… Пусть все пишут… Все галдят… Такая, видно, моя судьба… Все перенес… Ничего не боюсь… пишите… Сколько в душу влезет… Говорю тебе, наплевать… Прощай…»

      И этот монолог тоже напечатали.

      Что делать – он был «герой дня». Обреченный герой…

      Лгал ли он, когда называл себя «маленькой мушкой»? Да, лгал. И… говорил правду! Эта двусмысленность его положения при «царях» проявилась в истории тогдашнего премьер-министра Коковцова и прошлого – графа Витте.

      Мужик топит премьера?

      После назначения Коковцова премьером Аликс бросила «пробный шар» – Распутин был послан «посмотреть его душу».

      Коковцов вспоминал впоследствии: «Я был поражен получением письма от Распутина, содержавшего в себе буквально следующее: «Собираюсь уехать совсем, хотел бы повидаться, чтобы обменяться мыслями… назначьте когда». Премьер согласился. Состоялась почти комическая сцена – Распутин вошел, молча сел. Молчание продолжалось. Распутин смотрел на премьера.

      «Его глубоко сидящие в орбите, близко посаженные друг к другу, маленькие, серо-стального цвета глаза были пристально направлены на меня, и Распутин долго не сводил их с меня, точно он думал произвести на меня какое-то гипнотическое воздействие или просто изучал». Но… мужик вдруг забормотал: «Что ж, уезжать мне, что ли? Житья мне больше нет – чего плетут про меня!» Здесь премьер, по замыслу Аликс, видимо, должен был уверить Распутина, что он его защитит. Но Коковцов сказал: «Да, конечно, вы хорошо сделаете, если уедете… Вы должны понять, что здесь не ваше место, что вы вредите Государю, появляясь во дворце… давая кому угодно пищу для самых невероятных выдумок и заключений». В ответ услышал: «Ладно, я – худой, уеду, пущай справляются без меня, зачем меня зовут сказать то, да другое…» Долго опять молчал, уставившись на меня, потом сорвался с места и сказал только: «Ну, вот и познакомились, прощайте».

      Когда Распутин рассказал царице о предложении Коковцова уехать, она тотчас «разлюбила» премьера. Ведь приятие им Распутина – это не просто приятие «Божьего человека», но, прежде всего, знак готовности подчиняться ее мнению, готовности примкнуть к лагерю ее друзей, стать «нашим»…

      Царица пожаловалась мужу. И вот уже Николай просит премьера рассказать о беседе с мужиком. «Когда я закончил мой рассказ, Государь спросил меня: «Вы не говорили ему, что вышлете его, если он сам не уедет?» И получивши мой ответ, что… у меня не было повода грозить Распутину высылкой, так как он сам сказал, что давно хотел уже уехать, Государь сказал мне, что он этому рад… и «ему было бы крайне больно, чтобы кого-либо тревожили из-за нас»… Потом Государь спросил: «А какое впечатление произвел на вас этот мужичок?» Я ответил, что у меня осталось самое неприятное впечатление, и мне казалось… что передо мной типичный сибирский бродяга…»

      Впоследствии в Чрезвычайной комиссии Коковцов сформулировал свое мнение еще откровеннее: «Я был 11 лет в Главном