Хаозар. Татьяна Шуран

от прямого ответа не менее виртуозно, чем я уклонилась от прямого вопроса.

      – Я хочу посмотреть на краски, – призналась я.

      – Они находятся в герметичных вакуумных колбах под замками, код от которых известен только мне.

      – А зачем ты тогда запираешь ещё и сундук? – поразилась я. В жизни не видела столько запертого сразу в одном месте!

      – Чтобы сэкономить время любопытствующих, – пояснил он. – То бы ты зубами каждую колбу в отдельности грызла, а то остановилась на крышке сундука.

      Я насупилась.

      – Ты всё знаешь заранее, – грустно подытожила я, вернулась несолоно хлебавши вниз и хотела было запить досаду люмэ, а то и чем-нибудь покрепче, но он поймал меня и усадил к себе на колени. Я хотела немножко рассердиться, но он поцеловал меня в лоб и сказал:

      – Чтобы открыть краски, нужно соблюдать технику безопасности. Существуют специальные формулы. Если хочешь, я как-нибудь научу тебя.

      – Конечно, хочу! – оживилась я. – Это, наверное, ужасно интересно!

      – Да, – сказал он и поцеловал меня в ухо. Я вздохнула и поёрзала. Мне хотелось непременно всё о нём разузнать и всем завладеть.

      – Боже мой, у тебя сразу две опасных профессии!.. – мечтательно простонала я.

      – Дар сновидения – это не профессия, – мягко возразил он.

      – Всё равно… А что ты рисуешь?..

      Он, как обычно, поколебался прежде, чем отвечать.

      – Да в основном то, что вижу, вернее, предвижу… – неуверенно сказал он. – Здесь, на Бетельгейзе, очень много стихий. Очень много уровней реальности. И далеко не все из них открываются… ну… для общего доступа. Это потому, что звезда сама точно не знает, хочет она, чтобы кто-нибудь там жил, или нет. Когда я рисую что-нибудь, она обдумывает то, что видит… видит в будущем… или прошлом… и решает, скрыть это или нет. Поэтому большинство своих картин я, честно говоря, прячу. Хотя всё равно многое, что на них изображено, сбывается. Они не для просмотра. Они просто для размышления… реальности… о самой себе. Я, наверное, неубедительно объясняю?

      – Не знаю… – растерялась я. Мне казалось, нет ничего лучше, чем быть художником. Публика! Выставки! Успех!.. А он, выходит, свои картины прячет?.. Зачем же тогда рисовать?

      – Я думаю, что картины нужны обществу, – неуверенно протянула я, – а уж предсказания – тем более…

      – Когда я пишу, я разговариваю со звездой, – терпеливо попытался объяснить он. – А через неё – со всеми душами. Они всё равно увидят то, что я нарисовал. В реальности.

      Я поёжилась. Всё это казалось ужасно грандиозным. Я-то, наоборот, думала, что картины – это как раз способ отвлечься от реальности…

      – Послушай, а что, если… если бы ты увидел… или нарисовал… что-то, что тебе не понравилось бы? – смутилась я. – Получается, ты бы всё равно знал, что это случится? Ты не смог бы… отказаться? Или бросить?..

      Мой вопрос, похоже, привёл его в мрачное настроение, он нахмурился и прикусил