Хромосома Христа. Владимир Колотенко

присвоив право распоряжаться их жизнями по своему усмотрению. Палачи, мы считали себя богами.

      – Хватит причитать! – говорит Лена.

      – Мы верили! Повторяю: мы, живодеры, были преданы науке…

      – Живодеры?!

      – Ну да!..

      Через две недели, прихватив курс моих лекций, в Штаты укатил наш кудрявоголовый голубоглазый парторг.

      – Это тот, что из «пиздриков»? Авлов?

      – Самый тот. Не имея желания с ним связываться, мы отдали ему какие-то результаты, чтобы он мог поразить Америку.

      – Ты рассказывал, – говорит Лена, – что он этой поездкой перечеркнул все ваши планы.

      – Он всегда был глуп, как баран, со своими вылупленными, просто выпадающими из орбит бараньими блекло-водянистыми глазами. Не обязательно ведь знать английский, чтобы быть гостем Джеймса Уотсона, открывателя структуры ДНК, Нобелевского лауреата. Потом оказалось, что не обязательно и мои лекции читать. Можно ведь просто рассказывать о себе, о быте, о планах на будущее. По возвращении он собрал нас на пиво с жареным мясом и, порыгивая и ковыряясь в зубах ногтем мизинца, с восхищением рассказывал, как он заткнул за пояс нашими результатами самого Уотсона.

      – Они же там ни хера не понимают в вопросах прикладной генетики, ковыряются в генах, как куры в говне…

      Рассказывая, он брызгал слюной и пересыпал рассказ сочной матерщиной. При этом куцыми толстыми пальцами с нестриженными ногтями, похожими на клешни краба, помогал грязным словам вырываться из своей черной пасти. Он изрыгал гадости, чихвостя и распиная Уотсона, а с ним и всех американцев с их хваленым The American Way of Life (Американский образ жизни, – англ.).

      – Это же физифин труд, – говорил он.

      – Сизифов…

      – Ну да!.. Сизифин!.. Они же ни рылом, ни ухом…

      От подобных его высказываний я сперва ярился, но со временем ярость сменилась покорностью и уныньем, а затем я перестал обращать на это внимание.

      – Апофизом же моего доклада, – продолжал он, – было то…

      – Апофеозом…

      – Ну да!..

      Что же касается наших экспериментов, то парторг не понимал их существа и не придавал этому непониманию большого значения. В своем развитии, как и многие партийцы, он остался сидеть на дереве. Даже в болоте… Этот головоногий моллюск…

      – Тупой, что ли? – спрашивает Лена.

      – Он всегда черное называл белым и убеждал тебя в этом с такой яростью в своих бараньих глазах, со всей мощью глотки, что ты, подавляя приступ тошноты и вытирая обрызганное лицо, верил ему: черное – это белое, а красное – это зеленое. И потом ехал, сам того не подозревая, на красный как на зеленый. И когда никаких ДТП не случалось, он сверкал глазами: „Я же говорил!”.

      – Он что же, – спрашивает Лена, – полный кретин?

      – Этот жалкий обрубок… Знаешь, я заметил, что все они, эти недомерки с комплексом Наполеончика, все эти переметчики, авловы, чергинцы, все эти штепы и шпуи, шариковы и швондеры, вся эта шушера, как сказал бы Жора – «мерзкая мразь», все они пытаются компенсировать свою…

      – Да, – говорит