Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник). Александр Иличевский

забирать всё круче, и он уже удивлялся тому, как это с таким грузом ему легко удается управляться на крутизне. Как вдруг склон почти упирался в грудь, и, ища обход, Вадя забирал ближе к полотну дороги, которая шла не так отвесно, а прорезывала в холме пологое ложе.

      Все эти сны заканчивались одним и тем же.

      Вадя с кручи спускался к дороге, которая шла теперь рекой, потом разливалась морем, высокий рюкзак вдруг запрокидывал его на кочке, он оказывался в воде и теперь медленно плыл вдоль всё выше уходящего в небо обрыва.

      Отец стоял над обрывом и следил за тем, как его сын учится плавать. Вадя очень старался плыть, хотя проще было утонуть. Каждый следующий гребок давался ему тяжко – но вскоре море начинало замерзать, теперь он не плыл, а обламывал всё утолщавшийся лед, с трудом прокладывая себе свободный ход. Он хотел, чтобы отец зацепил его за рюкзак, за шиворот, как сумеет, взметнул высоко вверх, поймал, спас.

      Но отцу не нравилось, как сын его плавает, и он покидал Вадю.

      Он просто уходил с обрыва, махнув рукой, и шагал, огромный, невидимый, по голому полю в серебряный лес. Была поздняя осень, иней, сверкая при шаге, покрывал жухлую траву, стволы, ветки.

      Отец со звериной ловкостью взлезал на сосну, на самую верхушку, подвязывал веревку, продевал ноги в петлю – и сбрасывался вниз.

      А Вадя так и оставался внизу, вмерзший в белый искрящийся лед, уже вздыбивший горизонт, уже надвинувшийся на берег колючими торосами.

      Солнце заходило за лес, медленно пропуская между стволов снопы лучей.

      Труп отца чуть поворачивался, загибая, шурша, щекой сшелушивая со ствола прозрачные чешуйки.

      Лоснящийся ворон внимательно кружил над полем, низко раскатывался над мерзлой пашней – и вдруг спохватывался и валко, зигзагом кувыркаясь, перелетал к лесу, садился на откинутый подбородок.

      Неподвижно всматривался в темнеющий горизонт.

      И вдруг один за другим, клевками выкалывал глаза.

      Р. В. С. Н

      XXXVI

      – Молвишь ты или нет?

      – Да.

      – Не пихайся, пусти, пусти.

      – Добрый, добрый дяде-енька…

      – Побью, Надька!

      – Не тронь, ты добрый.

      – Чего ты решила, что добрый, глупня малая? Как там эти… елки твои? Кипарисы?

      – Да. Море. Кипарисы. Самолет на дороге стоял. У-у-у-у…

      – Да не пихайся ты. Ну, чего шебуршишь?..

      – Не-е-е тро-онь. Когда ты мне бисер подаришь?

      – На что тебе бисер? Рассыпешь всё, потеряешь.

      – Нет, я шить буду. И пуговицы подари.

      – Да лежи ты смирно, кому сказал…

      – Я шить буду. Вот куплю подушку, вышивку пущу…

      – Я тебе пошью, я тебе такие подушки пошью. Говори! Скажешь?

      – Море… Идешь берегом, а ему конца и краю…

      – Я тебя отлуплю. Дура.

      – Идешь берегом, море поет, рыба лежит. Боа-аль-шая рыба. Царска така-ая! Воню-юча, страсть. У вас нет