Серебряная книга романов о любви для девочек. Анна Воронова

к положено в этом нелепом мире, встала в семь утра и уже отсидела пять уроков.

      – Что это ты там шумела? – спросил папа, погружая ложку в тарелку с супом.

      Люба сделала печальное лицо, взяла краюшку хлеба – пока ее не перехватила мама, откусила, обозначив таким образом как свою собственность, и положила рядом. А потом сказала:

      – Все. Не пойду я больше в эту дурацкую школу.

      Родители обеспокоенно переглянулись.

      – Это почему же? – спросил папа.

      – Потому.

      Мама взяла ножик и отрезала с другого края от буханки, она тоже любила горбушки. Отец отложил ложку.

      – Ну-с, мамзель Багрянцева, извольте сообщить нам, что вас не устраивает в сем учебном заведении? – спросил он.

      – Все не устраивает! – выпалила Люба. – Тупая школа, тупой класс, учителя какие-то!.. Да и вообще весь этот городишко!.. Тьфу! Папа, ну как только тебе в голову пришло это… ну… стать военным?!

      Папа, должно быть, и сам не один и не два раза задавался этим вопросом. Но виду не подал. Что толку толочь воду в ступе: а зачем, а кто виноват, а вот если бы?.. Нет, речь сейчас о другом. То, что они переехали из областного центра, где прожили семь лет, в этот маленький Елизаветинск – непреложный факт, с которым следует считаться, и горевать по этому поводу – пустое дело. Командование перевело его сюда. Точка. А вот то, что Люба не хочет ходить в школу номер один, – проблема, требующая разбора и решения.

      Выслушав поднадоевшие за месяц Любины стенания насчет города, его размеров, его замшелых магазинов и неутешительных особенностей центрального водоснабжения, папа спросил:

      – Ну, так чем все-таки школа провинилась?

      – Дурацкая, – буркнула Люба. – Я таких школ вообще не видела! И наша, двадцать пятая, и восемнадцатая, где Катька училась, и эта… как ее… та, что напротив «Промтоваров», – все были школы как школы! А эта…

      – Просто она старая, – сказал папа. – И разве это не здорово? Я был там, мне очень понравилось. Металлические лестницы с узорами, высокие потолки. Красота! Ты просто не привыкла к ней.

      – Ладно, – сказала Люба. – Ладно. Допустим, что не в стенах дело. Но вот учителя-то!

      – Что – учителя?

      – Ты видел нашу Татьяну Яковлевну?

      – Ну, видел.

      – И как она тебе?

      – Нормальная женщина… Полная, темноволосая, в возрасте… По мне, вполне вменяема.

      – Вменяема! Ну папа! Разве можно ее сравнивать с Ариной Петровной!

      Папа представил Арину Петровну, классную из старой школы, – худую, беленькую, лет двадцати семи, не больше, – и признал:

      – Нельзя сравнить.

      Потом зачерпнул супа и добавил:

      – А она что, двойки уже ставит? Или орет на учеников?

      – Пока что нет, – сказала Люба.

      Но, не теряя убежденности в своей правоте, поспешила заявить:

      – Ладно, шут с ней, с классной. Но народец подобрался тут, скажу я вам!

      – Ну, ну, – заинтересовался папа. – Любопытно, с кем ты учишься.

      И Люба стала вспоминать – с кем познакомилась – своих новых товарищей по классу.

      Вообще класс был ужасный. Главным образом Багрянцеву угнетало то, что здесь она оказалась первой по списку. В той, благословенной двадцать пятой школе перед Любой шли Абрамова, Андрейчик и Аюев, а тут она была нага и беззащитна пред лицом учителей, которые, как известно, любят спрашивать по алфавиту. Впрочем, про это Багрянцева решила пока что не говорить папе: довод звучал несерьезно.

      Думала она пожаловаться на парней, пинавших в коридоре мячик из надутого презерватива. Постеснялась как-то выговорить это слово… Да и потом, чего уж, в старой школе и не то еще в портфелях приносили.

      – Эх, пап, видел бы ты Аньку, соседку мою по парте! – начала Люба.

      Анька Пархоменко в первый же день, как их посадили вместе, заявила: я, мол, неформалка. Затем достала из портфеля книжицу черного цвета и дала полистать. Там были советы по приготовлению то ли наркотиков, то ли взрывных устройств, то ли еще чего-то в этом духе. Потом неформалка все-таки призналась испуганной Любе, что по рецептам этим не готовила и в скором времени не планирует. Но книга эта – анархическая, так же как и музыка, из плеера вливаемая в проколотые в пяти местах уши Ани. Так что Багрянцевой – убогой обывательнице – не понять сложной души соседки. Они разного круга!

      – Представь, папа, она вся в железяках… прямо как Кентервильское привидение!

      – Ладно тебе, Люб! В той школе вроде у вас тоже были неформалы. Не Петя ли гремел цепями?

      – Почему сразу Петя?! – взвилась Люба. Она почувствовала, что краснеет, как обычно, при упоминании этого имени. – Петя был не неформал, а рэпер! Понимать надо!..

      – Допустим. Что с того? Ты же всегда терпимо относилась к этим… всем…

      – Ну да, – сказала Люба. – Только все равно… Кто ее знает, неформалку, что у нее на уме?! А вдруг решит напакостить?

      Родители