Против течения. Евгения Перова

захохотала и бросилась к нему в объятия…

      «А ведь это был последний счастливый день!» – подумала она. Точно, конец апреля, потом все и началось, в мае. А в июне они впервые в жизни поссорились всерьез, по-настоящему. Конечно, они ругались и до этого! Но это был своего рода театр – Марина прекрасно понимала, что Лешему нужно время от времени «спустить пар», поорать вволю, и кончалось все обычно смехом и страстным примирением. А в тот раз…

      «И ведь рассказать кому – не поверят!» – уныло думала она, лежа без сна и без Лёшки под боком: он ушел спать в мастерскую. Никто не поверит, что поссорились они… из-за живописи Николая Фешина! Фешин был вторым Лёшкиным кумиром – после Врубеля. Везде, где бывал, он старался увидеть фешинские картины, покупал альбомы, репродукция портрета Вари Адоратской висела у него в мастерской на стене, а когда был в Америке, специально потащился в Нью-Мексико – в Таос, где находился дом Фешина. Марина честно рассматривала альбомы и каталоги, пытаясь понять, что так волнует Лёшку, но он говорил – бесполезно! Надо смотреть оригиналы.

      Однажды увлекся и произнес целую речь:

      – В репродукции все плоско, а у него фактура – как бушующее море, ураган, стихийное бедствие! Я сам художник, а понять не могу, как и чем он писал: кистью, мастихином, пальцами? Вот эта картинка, смотри: она не передает НИЧЕГО! Ничего, кроме композиции и цвета – цвет относительный, конечно. Вроде бы мешанина красок, как ты говоришь, но нет: все неимоверно точно и продуманно. И вдруг из этого красочного месива проявляется прекрасное девичье лицо – отрешенное, печальное, потустороннее… Ты знаешь, мне кажется, Фешина подделать, скопировать – невозможно. Рисунок, композиция, тон, цвет – это да. Но повторить это яростное безумство красочного мазка – то вдоль, то поперек полотна, то по диагонали – невозможно! Он словно… вырывается с поверхности в другое измерение. Вот, посмотри: портрет Лепилова. Здесь, в книжке, он просто никакой, а живьем – я видел в Русском музее – это такой пир черного цвета! Масса оттенков! Как написан этот черный пиджак – это надо видеть. Надо долго рассматривать. По этому пиджаку надо путешествовать, экскурсии водить! А обнаженные Фешина? Он их не щадит, не стилизует под всяких сильфидок и венерок – они все живые, мясистые, со складками, но это не кустодиевский пышный зефир и мармелад. Это именно мясо – плоть, жаркая и желанная. Вот эта, смотри, написана этюдно, даже не дописана, и вблизи она… словно наспех слеплена из теста, а издали – светится, тает! Живет! А эта – из Третьяковки – сделана совсем иначе! Вообще особняком, единственная такая: никакого бушующего моря, никакой пастозности – тонкие лессировки, сквозь которые грунт виден и рисунок просвечивает, а энергичный мазок только по волосам и фону. Как, почти без краски, сделал он это живое, дышащее, прекрасное и бесстыдное женское тело?! Как?»

      И вот теперь Злотников из Нижнего Новгорода, где проходила его персональная выставка, съездил в Казань, где было большое собрание работ Фешина – его пустили в запасники и он вернулся, полный впечатлений: еще бы, держал в руках картины кумира! Сначала ничто не предвещало ссоры, наоборот – Марине