Наваждение. Татьяна Стекольникова

ты ослепительна!

      А сам-то… Я даже не делаю попыток вмешиваться в Гришкин гардероб – он сам покупает себе вещи, сам подбирает, что с чем носить. Он и следит за своими вещами сам: стирка, химчистка – все он. Лишь совсем недавно я получила разрешение стирать и гладить что попроще – джинсы, футболки… Я долго объясняла Громову, почему мне хочется, чтобы хоть иногда мой любимый мужчина носил то, к чему прикасались мои руки. Это же своего рода оберег: глажу рубашку и думаю, как его люблю… Но похоже, его нежелание обсуждать свой гардероб, а тем более позволять вносить в него изменения или вообще трогать его вещи, – это еще одна тайна Гр-р, такая же не поддающаяся объяснению, как его ненависть к пижамам… Был эпизод – я думала, получу по уху, если из пижамы не вылезу…

      – Ну, присядем на дорожку… Все-таки новое дело… – Громов садится на стул, а меня усаживает к себе на колени. – Ладно, лицо не буду целовать… Но декольте… Так. Все. Идем, а то тебе снова придется одеваться…

      И мы отправились на вернисаж: поднялись в мансарду, прошли в мой кабинет и оттуда спустились на первый этаж, в галерею. Все наши уже были в сборе. Приглашенные ждали во дворе – второй вход в салон через подъезд.

      – Ну, что, – спросила Оля, – ленточку разрезать будем?

      – А как же! – ответил Громов.

4. У всех свои заботы. А обо мне кто подумает? Адмирал Иван Федорович Крузенштерн?!

      Пришлось еще минут десять потусоваться во дворе: представители мэрии задерживались, а без них не начнешь. Ко мне подошел Скворцов – конечно, в мундире, чтобы новые погоны показать:

      – Ниночка, я тебя поздравляю… Такое дело замутила – не каждый мужик решится! Пока Гришки нет, скажу… Ты такая красивая… Придется тебя поцеловать…

      И Скворцов почти облапил меня. Почти – потому что я все-таки маг, и против моего желания облапить меня трудно. Петрович на некоторое время застыл с распростертыми объятиями. Еще секунд пять так простоит, а я успею уйти подальше.

      Приехали ожидаемые полпреды, начались речи. Представители прессы щелкали камерами и совали чиновникам под нос микрофоны. Ленточку дали разрезать главному из прибывших. Я стояла рядом, а чиновник, вместо того чтобы смотреть на ножницы, пялился на мое декольте и резанул себе по пальцу. Мужик бросил ножницы и засунул палец в рот. Мысль чиновника, что он опростоволосился, сел в калошу и дал промашку, а теперь его прокол увидит по телевизору весь город, взвилась над его головой, как сигнальная ракета. Пришлось брать инициативу в свои руки и внушать мужику, что на него в тот момент никто не смотрел, потому что все заняты были разглядыванием туалета очаровательной хозяйки арт-салона. А так как телеоператор тоже мужик, весь город увидит декольте этой дамочки, а не его палец. Тоже неплохо, а то всяких бомжей вечно в новостях показывают… В конце концов ленточку мы разрезали, все зашли в зал, а мужик с пальцем во рту намертво ко мне приклеился. Громов со Скворцовым ходили за нами, насупившись. Особенно недовольным выглядел Гришка: Скворцов ныл, что ему необходимо смочить горло, но до фуршета было еще далеко, и Громову, вместо того чтобы стеречь меня, пришлось отвлекать подполковника от навязчивого