Первая любовь. Юрий Теплов

Скорее всего, так оно и было. Наш взводный стал недавно чемпионом округа по десятиборью и постоянно пропадал на тренировочных сборах. И то, что происходило во взводе, ему было до лампочки.

      Вечером меня пригласил на беседу командир батареи капитан Луц. На «беседу» он не вызывал, а «приглашал».

      Я переступил порог его кабинета и по уставу доложил о прибытии.

      – Садитесь, рассказывайте, – показал он на стул.

      Я не мог выдавить из себя ни слова. Уставился на пепельницу, вырезанную из снарядной гильзы, и не отрывал от нее глаз. Комбат тоже молчал. Наконец, я открыл рот:

      – Виноват.

      В этот момент и раздался стук в дверь.

      – Разрешите войти? – Толчин вырос в проеме, лихо вскинул руку к козырьку: – Я по поводу конфликта.

      Комбат с любопытством глянул на него.

      – Слушаю вас.

      – Виноват во всем я, товарищ капитан.

      И стал рассказывать, как всё было. Ничего не утаил. Даже о том, что старшина Кузнецкий объявил Бикбаеву два туалетных наряда несправедливо.

      У меня было такое ощущение, будто не я, а кто-то другой, со стороны, наблюдал всю эту картину. Мне казалось, что в глазах комбата прячется усмешка.

      Закончил Сергей словами:

      – Готов понести любое наказание.

      – Хорошо, – сказал капитан Луц. – Свободны. – И когда тот вышел, спросил меня: – Где отец-то ваш погиб?

      – В Прибалтике.

      – Тоже артиллеристом был?

      – Дивизионом командовал.

      – И я в Прибалтике воевал. Командиром расчета ЗПУ. Родные для меня места.

      Он сделал паузу и неожиданно для меня перешел на «ты».

      – Как ты в школе учился?

      – Средне.

      – В училище пошел по желанию?

      – Так точно.

      – Я наблюдал за вами. Но особого рвения и способностей пока не заметил. Вопросы или просьбы есть?

      – Не отчисляйте из училища.

      – Не отчислим…

      Во мне дрогнуло все сразу. Я вдруг увидел на стене картину с неспокойным морем и силуэтом корабля вдалеке. Тикали ходики с гирькой на цепочке и немецкими буквами на циферблате, наверно, еще трофейные. По кабинету плавал табачный дым.

      – Иди, Дегтярев. Месяц без увольнения в город…

      Я вышел, словно хлебнувший хмельного. Верный Даня топтался поблизости. Увидев меня, спросил шепотом:

      – Списывают?

      Я тоже ответил шепотом:

      – Нет.

      – На губу?

      – Нет.

      – А куда?

      – Никуда. Месяц без увольнения. Толчин все на себя взял…

      Когда это было?.. Время прошлось белой краской по головам. Белые снега запорошили хоженые тропы. Белые ветры разметали нас по белу свету. Но мальчишки остаются мальчишками, сперва взрослыми, затем седыми и старыми…

      На вечерней поверке я извинился перед Толчиным, на этом настоял Кузнецкий. Сергей по собственной инициативе извинился перед Бикбаевым. А старшина, скрипя зубами, отменил ему туалетное