Былое и книги. Александр Мелихов

труженикам-богачам.

      Борьба за право человека быть безгранично корыстным рождает бескорыстнейших героев. Джон Галт – пророк нового мира – организует забастовку атлантов: все, кто что-то умеет, толпами сваливают неведомо куда, а самые лучшие, атланты из атлантов, в отрезанной от мира горной долине закладывают основы светлого будущего. И среди них не оказывается ни одного завистника, ни одного честолюбца, сплетника, интригана: проигравший в честной борьбе спокойно уступает место более достойному и берется за то дело, к которому имеет большее призвание; в долине атлантов есть и свой скульптор, и свой композитор, и они нисколько не переживают из-за нехватки ценителей – даже деятели искусства не образовывают враждебных школ и направлений. В этом капиталистическом раю запрещено только одно – что-то давать бесплатно. Атланты вернутся к людям, когда погаснут уже и огни Нью-Йорка. А до тех пор они с величайшей самоотверженностью переносят угрозы и даже пытки подлых коллективистов (капиталистическая «Молодая гвардия») или с полным самообладанием, даже женщины, уничтожают их приспешников («Сорок первый»).

      Есть в романе и своя «Битва в пути» – мужественная любовь менеджера и стального короля на фоне доменных печей и груженых составов: «Ее глаза были прикрыты в дразнящем, торжествующем осознании того, что ею восхищаются; но губы были приоткрыты в беспомощном, молящем ожидании», – увы, Айн Рэнд в изображении любви далеко до Галины Николаевой. Любовники и в постели обмениваются страничными идейными монологами, никогда не прерывая докладчика и не отступая от темы заседания, в их душах все детали точно пригнаны друг к другу, как в восхищающих главную героиню машинах, где сразу ясны ответы на проклятые вопросы «почему?» и «зачем?». А завершается все «оптимистической трагедией»: в Нью-Йорке наконец гаснет электричество, и атланты возвращаются к людям, чтобы водрузить над развалинами знамя свободы – знак доллара – и уже не повторять прежних ошибок, не ограничивать свободу производства и торговли ни для каких якобы благих целей.

      Будь этот роман пародией на социалистический реализм и карикатурой на утопический либерализм, то при всей его чудовищной затянутости ему кое-где можно было бы даже поаплодировать: ведь нельзя же всерьез раскидывать законы рынка на весь безбрежно сложный космос человеческих отношений, нельзя же верить, что потребности человеческой души могут полностью подчиниться потребностям производства – в конце концов нельзя же не видеть ограничителей производственных свобод в общеизвестных опасностях монополизма, в экологически вредных технологиях, в международных конфликтах?.. Можно! Для пошляков невозможного нет. Мир бесшабашной Айн Рэнд – брест-литовской Алисы Розенбаум – не знает трагических противостояний, в которых правы все, ее мир так же прост, как и мир большевиков, из которого она сумела вырваться, он четко разделен на творцов и паразитов. Ее не посещают и сомнения насчет того, что всякое творчество