«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? 3-е издание. Андрей Вячеславович Кураев

же, что же, прощай нам, грешным,

      Спасай, как на Голгофе разбойника, —

      Кровь Твою, кровь бешено

      Выплескиваем, как воду из рукомойника.

      Кричу, «Мария, Мария, кого вынашивала? —

      Пыль у твоих ног целовал за аборт!»

      Зато теперь на распеленатой земле нашей

      Только Я – человек горд

      (Мариенгоф А. Сборник «Явь», 1919 год;

      до выхода сборника этот текст

      был опубликован в газете «Известия»

      в августе 1918 года⁵⁷).

      Кровью плюем зазорно

      Богу в юродивый взор

      Вот на красном черным:

      – Массовый террор

      Метлами ветру будет

      Говядину чью подместь

      В этой черепов груде

      Наша красная месть

      (Он же).

      Похоже, что с Булгаковым произошло то же, что и со многими другими русскими интеллигентами 20-х годов. Русской интеллигенции вообще трудно быть рядом с властью. Комфортнее она чувствует себя в оппозиции. Пока православие было государственной религией, интеллигенция ворчала на Церковь и скликала «буревестников революции». Но когда стаи этих стервятников слетелись и явили свое хамское мурло, когда революционно-атеистическая инквизиция показала, что решимости, напора и требовательности у нее куда как больше, чем у старой церковно-монархической цензуры, тут уже и для интеллигенции настала пора «смены вех».

      Показательным было поведение знаменитого физиолога академика Павлова. Он до конца жизни оставался атеистом. Но при советской власти он стал носить царский мундир и креститься, проходя мимо православных храмов… И даже стал крестным отцом Сергея Капицы⁵⁸.

      «Из воспоминаний знаменитого ученика Павлова академика Л. А. Орбели. Когда Павлова избрали председателем Общества русских врачей, он первым делом настоял на том, чтобы отменили панихиду в память о С. П. Боткине, с которой начиналось ежегодное заседание:

      – Черт его знает, что за манера завелась у нас ни с того ни с сего служить панихиду? Мы ученые и собираемся почтить память ученого, а тут вдруг почему-то панихида.

      Пришли, как всегда, не только врачи, но и родные Боткина, привыкшие к обычному ритуалу. Но начались слушания – и никакой панихиды. Родственники ушли разочарованные, и на другой день Павлов каялся:

      – Какого я дурака свалял вчера! Как я не подумал! Мне не хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что чувствуют члены семьи. Ведь они же пришли не доклады наши слушать! Они привыкли, что мы посвящаем заседание памяти Боткина, служим панихиду. Они же верующие люди. Я неверующий, но должен же я считаться с чувствами верующих! Никогда себе этого не прощу! Я это понял, как только увидел лицо вдовы.

      И другой случай. Павлова посетил почтенный старик, врач, его товарищ по Медико-хирургической академии. Сотрудники слышали, что разговор сначала шел мирно, а потом вдруг послышались крики Павлова. Старик ушел, а Павлов объяснил:

      – Черт его знает.