Тим Сваргин. Заколдованное путешествие. Константин Васильевич Злобин

этикету бала приветствовать других можно было только кивком головы. Кто-то при этом недовольно чертыхался и вспоминал недобрым словом хозяина мероприятия. На говорившего устремлялись испуганные взоры окружающих, а стоявшая рядом супруга испуганно сжимала ему локоть.

      В ресторане было не протолкнуться, а в двери зала все еще вливался поток приглашенных. Вся эта масса людей двигалась, гудела и с явным нетерпением поглядывала на большие часы, которые висели над главным входом. Обилие алкоголя и невозможность добраться до еды развязала языки и вызвала в гостях недовольный ропот. То тут, то там стали возникать стычки и ссоры. Дамы спорили чье платье красивее и дороже. Мужская половина гостей, напыщенная и уже изрядно раздраженная задержкой с фуршетом, выясняла где чье место и кому куда нужно пойти. Одна за другой возникали небольшие потасовки, но они быстро сходили на нет.

      – Скучно! Опять ничего нового, – недовольно произнес Вельзевей. – Хоть бы морду друг другу набили. Даже на это не способны.

      Вельзевей «Коварный и Прекрасный», как он сам себя называл, сидел в темной комнате всего в нескольких шагах от зеркального зала. Он расположился в глубоком кожаном кресле, и, закинув ногу за ногу, со скучающим видом наблюдал, чем занимаются его гости. Шесть больших установленных в два ряда мониторов, показывали все, что происходило в ресторане. Зал «Бужетеля» был как на ладони.

      На вид Вельзевею было около сорока. Худощавый, с тонким бледным лицом и прямыми светлыми волосами, которые опускались ниже плеч, он был похож на уставшего от жизни человека. У него был высокий лоб, большие грустные и бесцветные глаза, длинный нос и тонкие всегда сжатые губы.

      Собственная внешность была для Вельзевея всем, и над ней трудился не один десяток лучших специалистов. Не проходило и дня, чтобы он не посетил косметологический или SPA-салон, парикмахерскую или массажный будуар. Его волосы всегда были в идеальном состоянии, покрыты самыми дорогими гелями и лаками. Ничто на свете не могло испортить его укладку, и ни один волос не мог по собственному желанию оторваться от других.

      Кожа Вельзевея была мягче и нежнее, чем у младенца. Единственно, чего ей недоставало – это обычного человеческого румянца. Его глаза и губы были подведены тушью и помадой, и это вносило в его бледный облик хоть немного цвета.

      Холеные пальцы Вельзевея были длинными и тонкими, как у пианиста. Ходили слухи, что в прошлом он часто играл на рояле, но в своем репертуаре отдавал предпочтение тяжелой музыке Баха, которую в отличии от него мог выдержать не каждый. Когда-то он рассылал приглашения на свои домашние концерты, но со временем желающих становилось все меньше, и Вельзевей, затаив злость и обиду, до поры прекратил эту практику. Его пальцы, отвыкшие от клавиш, потеряли былую гибкость, стали узловатыми, и с этим ничего не могли поделать ни врачи, ни опытные косметологи.

      Ногти Вельзевея были выкрашены в черный цвет и резко выделялись на светлой ручке трости, по которой он выбивал одну из