Плесните любви, пожалуйста!. Джеки Коллинз

взять у нее сумку, но она лишь насмешливо взглянула на него.

      – Ты действительно думаешь, что я не в состоянии донести до машины собственные вещи?

      Флинн только головой покачал, но в глубине души был доволен. За то время, что они не виделись, Хван нисколько не переменилась и по-прежнему пользовалась любой возможностью, чтобы утвердить свою независимость и самостоятельность. Даже когда они вместе бывали в «горячих точках», районах катастроф и в других опасных местах, Хван настаивала, чтобы к ней относились так же, как к любому из журналистов-мужчин.

      Что ж, раз она так хочет – так тому и быть.

      В город они вернулись на такси. Собственной машины у Флинна не было – он никогда не задерживался в Париже слишком надолго, чтобы это имело какой-то смысл. Квартира, которую он снимал уже много лет, тоже была небольшой, с одной спальней, и он заранее решил, что уступит ее Хван, а сам будет спать на диване в гостиной. Но когда он рассказал о своих планах гостье, она рассмеялась ему в лицо.

      – Нет, Флинн, это твоя кровать, вот ты на ней и спи. Диван меня вполне устроит.

      – Ну ты и упрямая, – покачал головой Флинн. – Впрочем, как всегда.

      – Вот именно, – подтвердила она с легкой улыбкой.

      Оставив вещи в квартире, они снова вышли в город, чтобы пообедать в ближайшем бистро, где Флинн всегда питался, когда наезжал в Париж. Хван пила красное вино и рассказывала о своих вьетнамских делах – о детях, которых она навещала, о женщинах, которым приходится преодолевать невероятные трудности, чтобы просто выжить.

      – Ты не представляешь, в какой нищете они живут! – восклицала она с горячностью.

      Флинн представлял, но все равно кивал в знак сочувствия. В мире было много нищеты и много страданий, о которых никто не знал до тех пор, пока кто-нибудь – он сам, Хван или кто-то из коллег-журналистов – не исследовал проблему, чтобы подробно о ней написать.

      Потом заговорили о нем, о его последнем задании. Когда Флинн рассказал, где побывал и что видел, Хван сказала:

      – Тебе следовало бы написать книгу!

      При этом она не переставала с жадностью поглощать спагетти с острым томатным соусом, который струйками стекал по ее изящному остренькому подбородку.

      – Я уже написал книгу, – напомнил Флинн. Сам он, честно сказать, позабыл, говорил он об этом Хван или нет. Скорее всего – нет, поскольку Хван удивилась совершенно искренне.

      – Вот как? – переспросила она. – Какую же?

      – Боюсь, не слишком хорошую, – ответил он, несколько смутившись. – Что-то вроде путевых заметок. Впрочем, это было довольно давно, когда я был моложе.

      – Я хотела бы ее прочитать.

      – Она не в твоем стиле.

      – Что ты хочешь этим сказать?

      – Я хочу сказать, что тебе она вряд ли понравится.

      – Почему?

      – Повторяю, я написал ее, когда был совсем молодым.

      – Ага! – Глаза Хван ярко сверкнули. – А теперь ты, значит, совсем старый?

      Флинн рассмеялся.

      – Если кому-то из нас и следовало написать книгу, так это