Багровый лепесток и белый. Мишель Фейбер

женщина кончиками пальцев поглаживает себя по горлу:

      – Знаете, я ведь не второго сорта товар предлагаю. Я ничем не хуже любой из девушек Кастауэй.

      Уильям снова бросает истомленный взгляд на дверь. Если он сейчас вскочит на ноги и выбежит из «Камелька», не разразятся ли все мужчины и женщины, какие здесь есть, издевательским гиканьем?

      – Ну ладно, – произносит одна из девушек и складывает на столике руки, помещая поверх предплечий грудь (насколько то позволяет ее туго стянутый по моде лиф). – Ладно, лучше расскажите нам о себе, сэр.

      Лицо ее вдруг утрачивает шаловливое выражение, становясь едва ли не почтительным.

      – Давайте я догадаюсь, – говорит другая, самая робкая из трех. – Вы писатель.

      Это без всякой задней мысли выбранное слово производит на Уильяма впечатление не то удара в лицо, не то ласки. И что ему остается, как не перевести взгляд на девушку и не спросить якобы изумленно:

      – Да?

      – Уверена, это такая скучная жизнь, – высказывается прорицательница.

      Теперь все три говорят серьезно – они задели его гордость и хотят искупить свою вину.

      – Да, я пишу, – уточняет Уильям, – для самых лучших ежемесячных изданий. Я критик – и романист.

      – О боже! А как называются ваши книги?

      Уильям на выбор называет одну из тех книг, которые он собирается – когда-нибудь – написать.

      – «Ниспровержение мамоны», – говорит он.

      Две девицы ухмыляются, третья выпячивает на рыбий манер губы, безмолвно проверяя, удастся ли ей повторить название столь экзотическое. Ни одной из них и в голову не приходит сообщить ему о том, что в «Камельке» критики и будущие романисты просто кишат кишмя.

      – Моя фамилия Хант, – импровизирует Уильям. – Джордж У. Хант.

      Внутренне он – шарлатан, существо, доведенное издевательствами отца до необходимости передвигаться на четвереньках, – корчится от стыда. Ступай домой, почитай о ценах на навоз! – такой приказ звучит в его ушах, однако Уильям топит его в большом глотке эля.

      Самая образованная из трех блудниц задумчиво сужает глаза, словно смущенная некой загадкой.

      – И при этом мистеру Ханту нужна Конфетка, – произносит она. – Конфетка и никто больше. Так чего же, чего может хотеть… мистер Хант? Мммм?

      Подружка ее тут же отвечает:

      – Он хочет поговорить с ней про книжки.

      – О господи.

      – Выходит, среди критиков у Джорджа друзей нет, так?

      – Как это грустно.

      Осажденный со всех сторон Рэкхэм стоически улыбается. Ему кажется, что вот уже долгое время никто больше в «Камелек» не заходит.

      – А хорошая нынче стоит погода, – ни с того ни с сего замечает наименее образованная из этих трех. – В ноябре было намного хуже.

      – Ну, это если тебе по душе снег с дождем, – отвечает одна из двух других, неторопливо сбирая подол платья в складки и сооружая из них подобие саржевого сугроба.

      – Не забывайте, у нашего мистера Ханта особые вкусы.

      – Вы уже