Гнездо времени. Карибская повесть. Александр Дорофеев

отношения.

      Перво-наперво Петя переделал свое имя на местный лад. Но с некоторым отечественным оттенком.

      – Зови-ка, брат, меня попросту – Педро, – сказал он, нажимая на последний слог, – Так оно звучней!

      Ну, Педро, так Педро – действительно, довольно сильно звучит! Еще крепчей, пожалуй, будет Педрюша…

      – В наших языках, – говорил Педро, – русском да мексиканском, много общего. Прямо на лету ловлю. К примеру, слово «чекар» – проверять. Явно пошло от нашего «чека»! Или, послушай, – «ме перди»! То есть – я потерялся. Смотри, как звучание передает смысл!

      – Точно, – согласился я. – Вспомни млечный путь на небе. Молоко – «лече».

      Педро всерьез занялся составлением подручного словарика. Первое слово, которое он вписал туда, то ли из озорства, то ли по кулинарному влечению, было блинчики – «охуелос». Дальше пошло, как по маслу.

      Масло – мантекия.

      Соль – саль.

      Солнце – соль.

      Привет – оля.

      – Поверь, – вздохнул тут Педро, – Я давно говорил, что жена моя Оля «с приветом». Вот через неделю приедет, – сам увидишь.

      «Море – мар, – продолжал он. – Глаз – охо. Спасибо – грасиас. А даром – гратис!»

      Это гратис особенно полюбилось Педро, а ещё «мучача» – девушка.

      – Мучача, мучача, не дашь ли мне гратис? – бубнил он под нос, записывая питейные принадлежности. —

      Рюмка – копа. Глоток – траго. Еще – мас. Очень хорошо – муй бьен.

      Некоторые соответствия приводили Педрюшу в восторг.

      – Мало – поко. Плохо – мало. Как точно замечено! Когда мало, всегда плохо! А много не бывает!

      Под конец он глубочайшим образом поразился ёмкостью мексиканского языка, узнав, что «жена» и «наручники» обозначаются одним словом «эспоса».

      – Ну, брат, во язык-то! Не в бровь, а в охо. Я свою теперь только так и буду звать – эспоса. Поди, догадайся, чего в голове держу…

      Триптихизм

      Действительно, мудрено было догадаться, чего он держал в голове. Зато на голову Педро постоянно примеривал шляпы. Накупив десятка два, временно успокоился, и каждые полчаса появлялся в новой.

      – Еще мне обещали шапочку тореадора с рогами. Но ты погляди, сколько здесь сандалий, – никогда не видал таких фасонистых!

      И впрямь, как шляпами, так и сандалиями Канкун был переполнен. От торговых центров, напоминавших то ли бисквитные торты, то ли океанские пароходы, до маленьких пальмовых лоточков на пляже – все было забито шляпами и сандалиями.

      – А ты начни коллекционировать, – брякнул я ни с того ни с сего, – Уверен, никто ещё не додумался. Собирай! Будешь, так сказать, сандалофилистом.

      Педро вроде пропустил мимо ушей, а на другое утро говорит:

      – Всю ночь снились сандали в шляпах и шляпы в сандалях! К чему бы это? Пожалуй, надо собирать параллельно – и те, и другие.

      – «С головы до ног» – поддержал я. – Вот