Сердцедер. Борис Виан

криков. Ее кулаки сжимались и разжимались. Жакмор повернулся к сиделке:

      – У вас есть какой-нибудь таз?

      – Пойду посмотрю, – ответила та.

      – И пошевеливайтесь, безмозглое создание! – прикрикнул Жакмор. – Или вы хотите, чтобы она загадила нам все простыни?

      Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с удовлетворением услышал, как, скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.

      Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.

      Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.

      – Вы хотите видеть мужа? – спросил он.

      – О да! – воскликнула она. – Только дайте мне револьвер, он там, в шкафу…

      Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью, которую использовали при ощипе собак.

      – Больше ничего нет, – сказала она. – Уж придется вам приспособиться.

      – Помогите засунуть это под нее, – приказал Жакмор.

      – Тут края острые, – заметила сиделка.

      – Ничего. Это вам всем в назидание, – отозвался Жакмор.

      – Это глупо, – прошептала сиделка. – Она не сделала ничего плохого.

      – А что она сделала хорошего?

      Распухшая спина распласталась по стенкам плоской лохани.

      – Интересно, – вздохнул Жакмор, – и что же мы будем делать дальше? По-моему, психиатр здесь совсем некстати…

      IV

      Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а оцепеневшая сиделка таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.

      – Нужно, чтобы у нее отошли воды, – сказала она.

      Жакмор безразлично кивнул. Потом, встрепенувшись, поднял голову. Смеркалось.

      – Солнце спряталось? – спросил он.

      Сиделка пошла посмотреть. За скалой улетучивался день и поднимался молчаливый ветер. Она вернулась обеспокоенная.

      – Не понимаю, что происходит… – прошептала она.

      В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение вокруг зеркала на камине.

      – Сядем и подождем, – тихо предложил Жакмор.

      В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез. Темная глубина комнаты выдавила голос роженицы:

      – Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.

      Жакмор заткнул уши. Ее голос скрипел гвоздем по стеклу. А рядом всхлипывала насмерть перепуганная сиделка. Звуки просачивались в черепную коробку Жакмора и капали ему на мозги.

      – Они сейчас полезут, – сказала роженица и зло засмеялась. – Они сейчас полезут, и мне будет больно, а это только начало.

      Жалобно застонала кровать. Женщина тяжело задышала, вновь раздались стенания.

      – Пройдет еще столько времени, целые годы, и каждый час, каждая секунда будет продолжением этой боли, которая ни к чему не приведет, и этой боли не будет конца.

      – Хватит, – отчетливо прошептал Жакмор.

      Роженица завопила во всю глотку. Глаза психиатра уже привыкли к свечению, исходившему от зеркала. В нем он увидел, как лежащая женщина выгнулась