Утоли мои печали. Алюшина Татьяна

это уже полный абзац, Вершинин!» – предпринял он мысленную попытку остановить себя.

      И… пока не передумал, подошел к кровати, скинул мокасины, поднялся на сетку и осторожно, не отрывая ног, распрыгиваясь для начала…

      – Какие там слова у вашей песенки? – спросил он у незнакомки, подпрыгивая все сильней.

      – Какой чудесный день! – подсказала она весело.

      – Ка-кой… чу-дес-ный… день, – подпрыгивая все выше и выше, полупел-получитал он.

      – Какой чудесный пень! – подсказывала она дальше.

      – Ка-кой… чу-дес-ный… день! – пел он.

      – Какой чудесный я!

      – Ка-кой… чу-дес-ный… я!

      – И песенка моя! – смеялась звонко девушка.

      – И… пе-сен-ка… мо-я! – прыгал Григорий.

      Он прыгал и прыгал и чувствовал, как практически сразу отпустило напряжение, которое сковало его еще при подъезде к поселку, да так и не отпускало до этой минуты, чувствовал, как растворяется и уходит куда-то невольная тревога и темное в душе и мыслях, тяготившее все эти дни, с того самого момента, как он принял решение приехать сюда, в «родовое гнездо» на праздник.

      Он прыгал все выше и выше и повторял эту нелепую песенку, а девушка смеялась заразительно, и было это действительно здорово…

      Он остановился, попружинив ногами.

      – Ну, вот и с приездом! – звонким от смеха голосом поприветствовала его девушка.

      Вершинин спустился на пол, обул мокасины и, посмотрев на нее, спросил веселым тоном, заразившись ее радостью жизни и улыбаясь в ответ:

      – А вы кто такая?

      – О-о-о! – подняв указательный пальчик, смеясь, заявила она с наигранной таинственностью. – Я такая. Такая!

      И вдруг развернулась и быстро ушла, на ходу махнув ручкой на прощание и оставив его слушать ее удаляющийся негромкий смех-колоколец.

      – И что это было? – с недоумением вслух спросил Вершинин.

      И рассмеялся, качая головой от комичной нелепости ситуации – не, ну надо же! Какая-то совершенно незнакомая девица вот так – на раз-два, уболтала его впасть в детство и поскакать на старой кровати. Да еще песенку петь при этом! Дурацкую!

      Не, представить только… Он! Прыгает на кровати!..

      Но вообще-то… настроение-то улучшилось, как говаривал Гришковец. Причем не просто улучшилось, а кардинально улучшилось, помогла-таки кроватотерапия, а?! Девушка ведь была права!

      Он неторопливо спустился на первый этаж, прошел в большую гостиную и сразу увидел бабушку, сидевшую в своем любимом знаменитом «королевском» кресле с высокой спинкой, и ту самую незнакомую девушку с чердака, пристроившуюся рядом с креслом на корточках, о чем-то весело рассказывающую бабушке, которая посмеивалась ее рассказу и неосознанно поглаживала ее по ладошке жестом особого расположения и даже любви.

      Незнакомка заметила Вершинина, что-то тихо сказала бабуле, поднялась с корточек, коротко поцеловала Глафиру Сергеевну в щечку и вышла из комнаты через дверь, ведущую на веранду.

      – Обо