Дело Дантона. Сценическая хроника.. Станислава Пшибышевская

Может быть. Сделайте с этим что-нибудь. С такой головой меня невозможно воспринимать всерьез.

      ПАРИКМАХЕР. Сегодня уже поздно. Завтра я приду еще. И то сказать, ни у кого из моих клиентов нет таких густых волос. Гребень в них так и утопает.

      РОБЕСПЬЕР (через несколько секунд). Кстати о клиентах – у вас множество источников информации. Говорят, Верховный Судья снова искушает людей по ночам? Вы что-нибудь слышали?

      ПАРИКМАХЕР (в смущении). Какой только ерунды не наслушаешься…

      РОБЕСПЬЕР. Ну и что же? Может, это меня считают теперь тем таинственным существом?

      ПАРИКМАХЕР. Боже сохрани! Нет, до этого еще не дошло…

      РОБЕСПЬЕР (уже энергичнее). Итак?

      ПАРИКМАХЕР. Говорят, ч-что… что Дантон.

      Робеспьер цепенеет. Гнетущее молчание.

      РОБЕСПЬЕР (естественным, но слишком монотонным голосом). Откуда вы…

      ПАРИКМАХЕР (все больше теряясь). Простите, гражданин… не могу…то есть я п-предпочел бы… не…

      РОБЕСПЬЕР (равнодушно). Хватит об этом. (Негромкий стук.) Войдите!

      Входит Элеонора Дюпле, 25 лет. Останавливается в дверях.

      Добрый день! Прошу извинить, что не встаю. Пожалуйста, заходите…

      ЭЛЕОНОРА (пожимает ему руку и садится). Вы уже поднялись с постели? Не слишком ли рано?..

      РОБЕСПЬЕР (широко улыбнувшись). Слишком рано… это после пяти-то недель! Да в такой день, как сегодня, поднялся бы и труп.

      ЭЛЕОНОРА. Но земля все еще качается под ногами… не так ли?

      РОБЕСПЬЕР. Немножко – но это лишь придает ей особую прелесть. Никак не могу насытиться этим блаженством – передвигаться свободно. Мускулы возвращаются к жизни… Нет ничего приятнее, чем жизнь, дорогая мадемуазель.

      Парикмахер отступил на шаг и оглядывает свою работу.

      ПАРИКМАХЕР. Ну что ж, по-моему, вы готовы.

      Подает ему зеркало, которое Робеспьер опасливо отстраняет.

      РОБЕСПЬЕР. Нет… лучше себя не видеть. Спасибо. Пожалуйста, приходите завтра в обычное время!

      Парикмахер кланяется и уходит. Робеспьер поворачивается в кресле, облокачивается о ручку и, неопределенно улыбаясь, смотрит в глаза своей столь же неподвижной возлюбленной.

      Внезапно он поднимается и протягивает ей руки.

      Поздороваемся, львица.

      Элеонора спокойно поднимается, они обнимают и целуют друг друга. Однако ей этого недостаточно, она медленно опускается на колени, скользя лицом и корпусом по плечу, груди, боку, обеим сторонам бедра своего друга. Он стоит, опираясь о стол, который от него довольно далеко, чтобы не потерять равновесия, когда она обхватывает его колени, изогнувшись назад в восхитительно неудобной позе. Он защищается – не слишком уверенно – левой рукой. Лишь когда ее руки оказываются ниже бедер, он с трудом и несколько судорожно переводит дыхание и серьезно просит.

      Ах, Лео… Перестань.

      Она, конечно, делает вид, будто не слышит. Тише и настоятельней.

      Перестань… перестань.

      Отталкивает ее правой рукой. Когда она поднимается,