Прежде чем ты уйдешь. Клэр Свотмен

постараться.

      Я подхожу к раковине налить воду в чайник.

      – Чаю? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

      – Да, будь добра, милая.

      – Угу, – бормочет Беки.

      Она стоит возле кухонного шкафчика с хлопьями и жадно закидывает их в рот прямо из коробки, словно только что вернулась с голодного острова.

      Я включаю чайник, сажусь за стол и жду, когда вода закипит.

      – А где папа? – Я безумно хочу его снова увидеть.

      – Ой, он на секундочку вышел за газетой. – Мама рисует в воздухе воображаемые кавычки.

      Мы все знаем, что выражение «папа вышел за газетой» означает, что он решил втихаря выкурить сигаретку. А когда папа возвращается, прокуренный, карман его рубашки предательски оттопыривается от лежащей там пачки сигарет, однако мы все притворяемся, будто ни о чем не догадываемся, а он делает вид, будто в это верит. И к чему такие сложности?! Не понимаю. Я закатываю глаза и смотрю, как мама снова начинает суетиться. Она выдвигает ящики, стирает воображаемые пятна со столешницы, наклоняется, чтобы поднять рассыпанные Беки хлопья.

      – Не надо за ней убирать. Она уже большая девочка и сама вполне способна это сделать. – Я киваю на дорожку из хлопьев, которую Беки оставляет за собой, совсем как Гензель и Гретель.

      – Заткнись! – приходит в ярость Беки.

      – Ничего страшного, милая. Я не против. Ведь мне все равно убирать.

      – Но… – начинаю я и останавливаюсь.

      Невыносимо видеть, что с мамой обращаются как с прислугой, но в свое время я сама вела себя точно так же, поэтому, пожалуй, стоит прикусить язык. Я встаю и разливаю чай, добавляю в чашки молоко, подсластитель для мамы, один кусочек сахара для Беки, себе – ничего.

      – Милая, ты будешь завтракать?

      У меня болит голова, я осторожно тру виски.

      – Нет, спасибо. Я, наверное, выпью чай у себя наверху, а заодно закончу собираться.

      – Хорошо. Увидимся позже. Но только не задерживайся, твой папа хочет выехать пораньше.

      Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать.

      Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи.

      На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить.

      В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной.

      Я