Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице. Елена Раскина

Элизабет меня утешала, жалела даже.

      – Как звали этого лекаря, мой принц?

      – Я не помню, панна Марианна… Но с той поры я лишился дома. Только чужие дома у меня были. И дома Божьи – монастыри.

      – Как все случилось тогда, на берегах вашей реки Волги, в старинном городе Углич?

      Марина и Димитр разговаривали поздним вечером, в тенистом саду Самборского замка. Панна сидела на любимой скамейке, а Рыцарь – прямо на земле, у ее ног. Ей все время хотелось положить ему руку на голову, провести рукой по волосам, нежно-нежно, как бы приглаживая их. И Димитр вопросительно заглядывал ей в лицо снизу вверх – словно ждал этого прикосновения.

      – Горько мне вспоминать про день тот кровавый, панна.

      Димитрий привык рассказывать свою историю всем, у кого искал помощи. Но рассказывал он ее так часто, что чувствовал себя почти что комедиантом, а все эти чужие дома, литовские и польские замки – очередными подмостками. Страшный день, в который он выжил, но стал изгнанником, тенью, следовало бы глубоко затаить в памяти, как на самом дне колодца, и никогда не вспоминать.

      Угличский кремль, 25 мая 1591 года

      День тогда стоял солнечный, майский. Братца Ванятку матушка пустила во двор поиграть, а царевич в дому за семью замками томился. Сидел он в далекой комнате да книжицу листал – красивую, с картинками. На аглицком языке книжица была, а дохтур из этой страны (имя этого лекаря Димитрий не помнил, а может, велел себе накрепко забыть) царевичу смысл ее на ломаном русском пересказывал. Мол, книжица сия про страну весьма большую да диковинную, что Аглицким царством зовется, есть в стране сей дворец красоты необыкновенной. Аглицкие люди зовут его Вестминстер, а хранцузы – люди странные, что лягушек да улиток едят, – Вестмутье. И еще есть крепость Тауэр, а в крепости сей злодеи сидят, что против царя аглицкого али царицы злоумышляли. Правда, и царица Лизавета, что ныне Англией правит, по молодым летам в Тауэре-то сидела. Это ее Марья, сестрица старшая, злющая, что до Лизаветы царицей была, в крепость засадила.

      А еще был в Аглицкой земле государь великий Генрих, и он, точно как батюшка, государь Иоанн Васильевич, шесть раз женился. Царевич решил, что слаб этот Генрих против государя Иоанна Васильевича. Тот, как матушка рассказывает, не шесть, а целых восемь раз женился. Третья жена Генриха Джейн, по-нашему – Анна, красавица необыкновенная, родила царю аглицкому сына Эдварда. Стал этот Эдвард королем в юных летах, но рано помер. Эдварда Димитрию было очень жалко. Если бы царевич этого Эдварда знал, то наверняка бы с ним подружился, как с Ваняткой, братцем названым.

      Пока дохтур царевичу эти чудеса рассказывал, дохтуров слуга диковинный Яшка (Джеймс по-ихнему), мужик бородатый, большущий, полубабой одетый (сверху вроде мужик, а снизу – бабья юбка клетчатая да носки чудные) тоже Димитрия забавлял, ножом своим огромным махал. Нож этот дирк называется, чудной такой, блестящий! Митя на чудеса эти долго смотрел, даже во двор идти расхотелось.

      Но