Великий князь всея Святой земли. Андрей Синельников

выбрал цвет своего родового удела Плещеевского княжества – лазоревый, и цвет чистоты помыслов, цвет невинности отроков – белый. Вот эта бело-голубая река вливалась сейчас в теснину улицы, стесненную бревенчатыми берегами домов и плавно заструилась к месту праздника.

      Отроки ехали по двое в ряд. Во главе процессии плыли, будто по воздуху, на двух конях саврасового окраса сам Андрей и Данила. Юность и мудрость, ведущие за собой дружину. Оба в лазоревых кафтанах, притом Данилу в таком виде без брони и шелома горожане, пожалуй, видели впервые. Оба в шапках набекрень, с выбившимися из-под них у одного темно-рыжими кудрями до плеч, у другого седыми лохмами, уже белыми как лунь. Они сидели, как влитые. Младший едва дотягивал до плеча старшему. Однако, по повадке, по повороту головы, даже по походке коня, сразу было видно – кто здесь княжич, а кто дядька.

      За ними, будто их тени, танцевали, именно танцевали, два арабских иноходца, перебирая точеными ногами булыжники мостовой, как струны гуслей. В черкасском седле вороного иноходца, покрытого зеленой попоной цвета весенней травы, как лесной дух, сидел молодой отрок в зеленом кафтане. Сосед же его на белом, как снег, скакуне был в черном кафтане, который, если бы не серебряные разговоры, с трудом можно было бы отличить от рясы инока, а шапку его от скуфьи, если бы не такая же серебряная пряжка сбоку. Они, пожалуй, единственные отличались от этого бело-голубого потока. Внешне же, это были две стороны одной медали. Один стройный с золотыми кудрями, с пронзительным взглядом лазоревых глаз. Второй – вырубленный из скалы с коротко подстриженными под горшок волосами, цвета воронового крыла, и с такими же жгуче-черными глазами. Но руки у обоих спокойно лежали на луке седла, и только движением пальцев они заставляли своих степных коней идти в темпе заданном передними, не давая им сорваться в дикую пляску.

      Далее, также по два в ряд, двигались остальные, как на подбор одного роста одной комплекции, как братья близнецы. Видимо земля ростовская специально родила их для этого дела. На лазоревых попонах их лошадей был вышит герб Плещеевска – две рыбы серебряного цвета, смотрящие в разные стороны. Голубые кафтаны с серебряными разговорами и серебряные пояса дополняли картину этого Святого воинства. Два гридня дремучего вида несли стяги – один с изображением Богородицы, второй просто черно-белый.

      – Как у Всемогущего Рода, – пронеслось в толпе, – Чернобог и Белобог вместе, – прошелестело и тут же смолкло под волчьими, метнувшимися взглядами гридней.

      Два других несли серебряные щиты, с пустым полем, как бы говорящие.

      – У нас еще все впереди вся слава, все трубы медные. Нам еще будет, что на эти щиты поместить, будь на то воля Божья.

      Поезд двигался, казалось, бесшумно, не касаясь земли. Как этого добивались всадники, никому было не ведомо. И эта загадка прибавила восхищения у стоявших вокруг и теснящихся из всех переулков людей и людишек.

      – Это воины Пречистой Божьей Матери, – Истово закричал