К другому берегу. Евгения Перова

будешь с ним говорить?

      – Нет.

      – Может, все-таки поговоришь? А то человек звонит без конца.

      – Человек?! Теперь «он» для тебя – человек?

      Марина вскочила и в полном бешенстве швырнула на пол телефонный аппарат, который с грохотом разбился – во все стороны поскакали какие-то мелкие детальки.

      – Марина! Ну зачем ты так! Можно было просто выдернуть из розетки. А вдруг нам кто позвонит.

      – Кто?! – закричала Марина. – Кто нам позвонит?! У нас нет никого! Мои друзья мне и звонить боятся, а у тебя их вообще нет! Живем как… как в склепе! Мне двадцать семь лет! Двадцать семь! А я вздохнуть спокойно не могу! Ты мне всю душу вынула! Вадим тебе не нравится? Успокойся – его больше не будет! И никого больше не будет, никогда. Потому что… невозможно… невозможно… невозможно!

      Мать закрыла лицо руками – они плакали обе.

      – Господи… Мамочка, прости меня! Я куплю новый аппарат, этому сто лет уже… Не плачь!

      Марина обняла мать, та качала головой.

      – Что? Что?

      – Это ты меня прости! Я же хотела как лучше… Я же хотела, чтобы ты была счастлива! А не как я! Живи как хочешь… Пусть с ним, лишь бы тебе хорошо было…

      – С ним уже ничего не будет. Никогда.

      Дымарик приехал через два часа. Марина не хотела его впускать и вышла к нему на площадку. Он уже отошел от вчерашнего раскаяния и выглядел почти прежним, но Марина его совсем не боялась и разглядывала даже с некоторым удивлением – вот это и есть тот человек, из-за которого она разбивалась в лепешку?!

      – Марин, ну что это такое? Ты не отвечаешь на звонки, мне пришлось ехать, а у меня операция!

      – Нам не о чем разговаривать.

      – Хорошо, хорошо, я виноват! Но я же извинился!

      – Когда?

      – Вчера! Ладно, я еще раз извинюсь!

      – Извиняйся.

      Дымарик смотрел на нее с изумлением:

      – Марина, что с тобой?

      – А что со мной?

      – Может, мы все-таки не здесь будем говорить? – Они стояли на площадке у мусоропровода.

      – А что тебе не нравится? Вчера тебя как будто все устраивало.

      – Ну, Марина! Пожалуйста! Я не понимаю, из-за чего вся эта истерика, ей-богу! Признаю, я был излишне груб.

      – Нельзя быть «излишне» грубым. Ты либо груб, либо нет.

      – Ой, да брось ты эти свои филологические штучки! Хорошо, я был груб, и место было неподходящее, но я же извинился! А ты так себя ведешь… можно подумать, тебя изнасиловали!

      Марина смотрела на него во все глаза – он искренне не понимал, что сделал.

      – Так ты же меня на самом деле изнасиловал. Ты что, правда этого не понимаешь? Ты же меня унизил, как… как последнюю шлюху.

      И думала: «Я сама, сама виновата, я позволяла ему все, что он хотел, а теперь вот, получила».

      – Марина! Что ты говоришь, – Вадим растерялся. – Но… я же… я не чужой тебе! Я же… не маньяк из подворотни!

      – Не чужой? А кто ты мне? Муж? Возлюбленный? Ты имел меня, когда хотел, и все. И тебе наплевать было, что я чувствую. Хорошо ли мне, плохо.

      – Марин,