Эротика. Сборник

Желаю вам счастья в законном браке!..

      Студент встал, неловко отряхивая пыль и листья с колен и чувствуя, что говорит совсем не то, что хочет.

      Нина отвела руки от лица и взглянула на него с удивлением.

      – Н-да, – холодно и бессмысленно, страдая сам и в то же время наслаждаясь мстительной грубостью своих слов, продолжал Луганович, – мы с вами, Нина Сергеевна, разные люди!.. Я не признаю половины ни в чем!.. Вздыхать и мечтать я не хочу и не умею!.. Слуга покорный! Это может делать ваш Коля Вязовкин, но не я!..

      «И при чем тут Коля? Как это пошло и глупо!» – мелькало у него в голове, но он уже не мог остановиться.

      – Ведь это же ваш нежный рыцарь?.. Вот вам достойный жених!.. Уж он-то, конечно, до свадьбы не посмеет руки вашей поцеловать!.. Правда, немножко на барана смахивает, но зато чувствовать… о!

      Нина смотрела на него во все глаза, точно не узнавая.

      – Что вы так на меня смотрите?.. Разве не правда, что он на барана похож?..

      Луганович ломался, был жалок и смешон, и сам отлично сознавал это.

      – Мне пора… идемте, – вдруг быстро, видимо страдая за него, проговорила Нина.

      – О, пожалуйста!.. Прикажете проводить вас?.. – насмешливо, но с полным отчаянием в душе подхватил Луганович.

      Нина, не отвечая, быстро пошла прочь. Луганович, неизвестно для кого делая презрительную улыбку, последовал за нею. На душе у него было совсем скверно. Он презирал себя, ненавидел Нину, готов был заплакать и сразу обнаружить, что еще очень и очень молод.

      – Итак, мы расстаемся?.. Жаль!.. Если бы вы не были так трусливы!..

      Нина молча и поспешно шла по тропинке между высокими редкими деревьями. Обрыв остался далеко позади, луна стала меньше и бледнее, все тише доносилось неумолчное кваканье лягушек. Скоро уже казалось, что только какая-то бесконечная трель, замирая, звенит в воздухе.

      Луганович наконец замолчал и шел вне себя, сжимая кулаки. Он то усмехался, то пытался беспечно насвистывать, то окидывал Нину, идущую впереди, циничными взглядами, но неизменно чувствовал, что все, что бы он теперь ни сделал, фатально обращается в мальчишество и глупость.

      У калитки своей дачи Нина остановилась.

      Здесь начинался сплошной сосновый бор, который жуткой стеной стоял за белыми домиками дач. Луна светила прямо на него, и передние стволы сосен белели, как колонны, а за ними был черный глубокий мрак. На соседней даче лаяла собака.

      – Ну вот вы и дома!.. – сказал Луганович каким-то дурацким тоном.

      Он развязно приподнял фуражку и поклонился. Нина протянула маленькую белую руку, на которой синеватым огоньком вспыхнул при луне узенький ободок колечка. Но рука осталась в воздухе. Девушка с тоскливым недоумением и мольбой о прощении взглянула в лицо Лугановичу, и губы ее страдальчески дрогнули. Она не могла понять, что произошло между ними.

      Луганович видел, что она страдает, и сам готов был удариться головой о ближайшую сосну, но в то же время ощущал и жгучую сладость мести.

      «Ага, – мысленно говорил он, – сама виновата!..»

      Рука