Пятое Евангелие. Йен Колдуэлл

во мне ощущение неправильности происходящего. Симон один торчит под дождем. В первый раз я подумал, что брат может быть ранен. Что произошел несчастный случай. Правда, по телефону Симон упомянул полицию, а не скорую помощь. Я прокрутил в памяти наш разговор, пытаясь отыскать какие-то детали, которые мог неверно понять.

      Грузовик, складываясь чуть ли не пополам, пробрался вверх по дороге через сады и выехал на край поляны.

      – Все, – сказал я. – Выйду здесь.

      – Здесь? – огляделся Гвидо.

      Но я уже стоял на земле.

      – Алекс, не забудь про наш уговор! – крикнул он мне. – Два билета на открытие!

      Но я был слишком занят своими мыслями, чтобы ответить. Когда Гвидо уехал, я позвонил Симону. Здесь, наверху, сигнал был слабый и не обеспечивал надежной связи. Но на мгновение я услышал звонок другого мобильника.

      Я пошел на звук, направив луч фонарика вперед. По склону холма была высечена огромная лестница – три монолитные террасы одна за другой спускались к далекому морю. Каждый дюйм занимали цветы, посаженные в виде кругов, вписанных в восьмиугольники, которые, в свою очередь, были вписаны в квадраты. И ни один лепесток не выбивался из ряда. Здесь, наверху, сады казались бесконечными. От этого в душе у меня нарастала дикая тревога.

      Еще немного, и я бы выкрикнул в пустоту имя Симона, но тут что-то начало вырисовываться перед глазами. Отсюда, с самой верхней террасы, я различил забор. Восточная граница папских владений. Перед воротами луч фонарика уткнулся во что-то темное. В черный силуэт.

      Ветер трепал подол моей сутаны, пока я бежал к темной фигуре. Земля была неровная, куски грязи вывернуты, и корешки травы торчали вверх, как паучьи лапы.

      – Симон! – крикнул я на бегу. – Ты жив?

      Он не ответил. Даже не пошевелился.

      Я пошел к нему на подкашивающихся ногах, стараясь не потерять равновесия на скользкой грязи. Расстояние между нами сокращалось. Но он по-прежнему не отвечал.

      Наконец я оказался рядом. Брат… Я тронул его рукой и спросил:

      – Ты жив? Скажи мне, что ты жив!

      Он лежал бледный и весь промокший. Мокрые волосы, прилипшие ко лбу, казались нарисованными, будто у куклы. Черная сутана обтягивала мускулистое тело, словно шкура у скаковой лошади. Сутана – старомодная одежда духовенства, которую некогда носили все римско-католические священники, пока их не сменили черные брюки и черные пиджаки. На неясно вырисовывающейся в темноте фигуре брата она выглядела зловеще.

      – Что случилось? – воскликнул я, так и не дождавшись ответа.

      Безжизненный, отстраненный взгляд Симона устремлялся куда-то на землю.

      В грязи валялось длинное черное пальто – грека, верхняя одежда римско-католического священника, названная так за сходство с грекокатолической сутаной. Она накрывала какой-то бугор.

      Как ни представлял я себе этот момент, о таком помыслить не мог. Бугор заканчивался парой ботинок.

      – Господи, – прошептал я. – Кто это?

      – Я мог его спасти, – глухим